Иоанна, откликнувшаяся на призыв Папы и предоставившая войска в армию, которую Урбан отправил против Хоквуда и Перуджи в 1369 году, осталась верна Папе, хотя и сожалела о его решении покинуть Рим. Вместе с королями Франции и Арагона она, 5 сентября 1370 года, предоставила тридцать четыре галеры, необходимые для вывоза папского двора из Италии. Чтобы обеспечить сохранение близких отношений с Папой, Иоанна назначила Никколо Спинелли, который также был в хороших отношениях с папским двором, сенешалем Прованса и наделила его полномочиями, превосходящими полномочия его предшественника, чтобы он мог действовать как ее представитель в Авиньоне. Три недели спустя, 27 сентября, к радости горожан, предвкушавших возрождение богатства и престижа после возвращения Урбана, папский двор торжественной процессией въехал в Авиньон и вновь разместился в великолепных дворцах, пустовавших последние три года.
К сожалению, Урбану было отпущено не так много времени, чтобы насладиться успокаивающей атмосферой Авиньона, которой он так жаждал. Эксперимент по возвращению в Рим заметно сказался на здоровье Папы. Перед самым отплытием папского двора Бригитта Шведская предсказала, что Урбан умрет, если покинет Италию. И ее прогноз полностью подтвердился, когда 19 декабря Папа скончался.
Реакция на смерть понтифика в гвельфской Италии, где большинство людей чувствовали себя обманутыми возвращением Папы в Авиньон, была резкой. Петрарка был одним из самых язвительных критиков. "Папу Урбана причислили бы к самым почетным людям, если бы, после смерти, его останки поместили перед алтарем собора Святого Петра и если бы он со спокойной совестью почил там, призвав Бога и весь мир в свидетели того, что если какой-нибудь Папа оставит это место, то виноват будет не он, а тот кто заставлял его это сделать", — язвительно пишет поэт[318]. Однако эта новость стала ударом для Иоанны, которая искренне оплакивала кончину Урбана. О том, что ее привязанность была взаимной, свидетельствует официальное письмо, направленное Священной коллегией королеве с известием о смерти Папы. "Понтифик питал искреннюю любовь к Вашей Светлости", — отметили кардиналы[319].
Святой престол, решив пресечь любую возможность повторения ошибочной римской авантюры, позаботился о том, чтобы избрать преемником Урбана сравнительно молодого француза, Пьера Роже де Бофора, принявшего имя Григорий XI. Но после того, как Урбан V на короткое время возродил среди итальянцев желание видеть Папу в Риме, оно упорно не желало угасать. Между Францией и Италией вспыхнула ожесточенная борьба за контроль над папством, которая закончится расколом, оказавшимся для Европы не менее разрушительным, чем опустошительная Столетняя война. На пути этой жестокой политической бури набиравшей силу и зловеще несшейся вперед, оказалась Иоанна и ее многострадальное королевство.
Глава XVII.
Шесть похорон и одна свадьба
"Святой престол занимал тогда Папа Григорий XI, — напишет позднее Макиавелли о новом Папе, — который, пребывая в Авиньоне, управлял итальянскими землями Церкви, подобно своим предшественникам, через легатов, чья жадность и гордыня угнетали многие города"[320].
Именно такое положение дел имели в виду члены Священной коллегии, когда выбирали преемника Урбана V. Григорий XI, коронованный 5 января 1371 года Ги Булонским, который также организовал его единогласное избрание, был избран за свою национальность, молодость и семейные связи. Хотя большую часть своей карьеры он провел в Италии, изучая право под руководством мастера юриспруденции, Григорий был племянником Климента VI, что делало его французом как по рождению, так и по наклонностям. Его избрание отражало ностальгию кардиналов по пышным временам понтификата Климента, когда Папа правил как великий государь, а Святой престол соперничал по престижу и блеску даже с французским королевским двором. Григорию было всего сорок два года, и он был самым молодым из всех авиньонских Пап. Хотя он страдал от неизвестной болезни, она не представляла угрозы для жизни, и поэтому можно было с полным основанием предположить, что новый Папа будет править еще много лет, а к тому времени кардиналы, все еще потрясенные опасностями и неудобствами недавней римской авантюры, свято надеялись навсегда покончить с мыслью о переезде в Италию.