Самая дорогая моя дочь во Христе. Недавно до нас дошли слухи, что Вы, уже много лет, выдаете нашему любимому сыну, благородному рыцарю Джону Хоквуду, некое ежегодное обеспечение… Однако, поскольку тот же самый Джон, который был на службе у Бернабо Висконти, врага и гонителя всей Церкви, намерен перейти на сторону Церкви и не оскорблять, не вторгаться и не наносить ущерба ее подданным и землям… мы настоятельно просим Ваше Светлейшее Высочество, чтобы Вы возобновили упомянутому Джону Хоквуду его обеспечение, которое Вы ранее так любезно предоставили[325].
При поддержке Белой компании Хоквуда папские войска одержали ряд побед. В октябре 1372 года, в Пьемонте, граф Савойский взял Кунео, а к январю 1373 года захватил множество других замков и городов в окрестностях, которые по договору он был обязан передать Иоанне, претендовавшей на них как на часть своего наследства, полученного от Роберта Мудрого. Поскольку граф Савойский, естественно, не захотел этого сделать, желая сохранить завоевания для себя, королева была вынуждена 8 января 1373 года уведомить свое правительство в Провансе о намерении вернуть Пьемонт, и уполномочила Никколо Спинелли получить путем переговоров или вернуть силой захваченные графом территории. Осознавая, что королева Неаполя была его важнейшим союзником в борьбе с Миланом, Григорий вмешался, и 14 февраля граф Савойский передал Кунео Спинелли. Спинелли же, оказавшийся таким же хорошим военачальником, каким был его предшественник Аччаюоли, 2 августа 1373 года, от имени королевы завладел Ченталло, и впервые со времен короля Роберта Неаполь снова стал владеть значительной частью Пьемонта.
Столкнувшись с растущими потерями от действий папских войск на западе и юге, а также с возобновлением чумы, семья Висконти запросила мира. Григорий, у которого не было денег, необходимых для продолжения войны (людям Хоквуда уже задолжали жалованье, что было чрезвычайно опасно), согласился пойти на мировую, и в июне 1374 года был подписан договор. Хотя некоторые территории перешли из рук в руки, в результате, Милан остался влиятельной силой в итальянской политике. Несмотря на все военные усилия Григория, единственным ощутимым результатом конфликта стала уверенность местных правителей в том, что Папа намерен захватывать и удерживать фьефы в Италии гораздо активнее, чем в прошлом. Эта уверенность в итоге окажется гораздо более разрушительной для Европы, чем вызвавшая ее кровавая война.
Период, последовавший за прекращением военных действий между Миланом и Церковью, был отмечен рядом смертей, которые изменили политический и культурный ландшафт Европы. Еще не успели высохнуть чернила на пергаменте мирного договора с Висконти, как мир к своему великому сожалению узнал о кончине Франческо Петрарки, произошедшей вероятно, вечером 18 июня 1374 года, в его доме в Аркуа, между Венецией и Феррарой. Политические суждения великого поэта могли быть ошибочными, но ни один человек в истории не сделал больше для развития образования. Огромная любовь Петрарки к чтению, его преданность классике и заразительный энтузиазм к литературе породили целое поколение ученых, столь же преданных интеллектуальным занятиям, и заложили основу для эпохи Возрождения. Как и подобает почтенному старцу, Петрарка умер в своем кресле, "положив голову и руки на стопу книг"[326]. В знак признания его многочисленных заслуг его тело было облачено в красный атлас, а гроб покрыт золотой тканью, отороченной горностаем, как это полагалось бы императору или королю. "Теперь ты вознесся, дорогой мой господин, / в царство, к котором еще ждет / каждая душа, избранная [туда] Богом / исхода из этого злого мира… Теперь вместе с Данте ты живешь в вечном покое… Ах! Если ты видишь меня, блуждающего здесь, внизу, / забери меня к себе!"[327], — написал страстный Боккаччо, услышав эту печальную новость. Возможно, Петрарка действительно услышал его мольбу, ведь уже в следующем году, 21 декабря 1375 года, Боккаччо последовал за своим наставником в мир иной. В отличие от всемирно известного Петрарки, похороны Боккаччо были скромными. В его завещании была лишь скромная эпитафия, но один из скорбящих, разделявший со своим покойным другом любовь к литературе, добавил следующие строки: