Экспедиция константинопольской императрицы в Грецию была достаточно успешной. Незадолго до отъезда, тремя годами ранее, Екатерине улыбнулась удача: члены оппозиционной византийскому императору партии в соседнем Эпире подняли мятеж. С этой целью они похитили десятилетнего сына своего бывшего правителя из-под опеки матери, намереваясь использовать его в качестве знамени восстания. Екатерина, понимая, что эту ситуацию можно использовать в своих интересах, переправила ребенка через Адриатику ко двору в Неаполе, а затем перевезла его вместе с остальными членами семьи в Ахайю, когда отплыла туда осенью 1338 года. Благодаря ловкому сочетанию зловещего присутствия своего флота у берегов и подкупов осуществленных Никколо Аччаюоли, Екатерине удалось довольно быстро установить свое правление в Ахайе. Затем она обратила свое внимание на Эпир и к началу 1339 года успешно организовала там восстание против непопулярного губернатора, поставив вместо него свою марионетку, в качестве правителя. Однако ее успехи не долго не продлились — ребенок сдался византийскому императору, который прибыл с армией в следующем году, — но эта хитрая схема продемонстрировала склонность Екатерины к интригам и ее готовности использовать неортодоксальные методы, когда это было необходимо.
В своей тактике она, несомненно, руководствовалась мудрыми советами Никколо. Судя по полученному им вознаграждению, Аччаюоли, похоже, доказал свою неоценимую значимость для императрице в Греции. Ему были пожалованы большие поместья в Ахайе и разрешено основать там банковский филиал, который оказался чрезвычайно полезным для сохранения семейного капитала от рук хватких вкладчиков и кредиторов в материковой Италии. Екатерина так сильно полагалась на Аччаюоли, что когда в 1341 году события в Неаполе потребовали ее возвращения, императрица назначила одного из кузенов Никколо правителем страны на время своего отсутствие. Хотя многие представители местной аристократии возражали против этого решения и даже обращались к византийскому императору с просьбой свергнуть власть Екатерины, кузена Никколо оказалось трудно сместить. Сохраняя верность своим неаполитанским покровителям, семья Никколо в дальнейшем значительно увеличила свои владения и влияние в Ахайе — настолько, что один Аччаюоли за другим непрерывно управляли княжеством вплоть до следующего века.
Иоанне было пятнадцать лет, когда она вновь встретилась со своей тетей, императрицей Константинополя, и своими кузенами Робертом, Людовиком и Филиппом. За время их трехлетнего отсутствия она, должно быть, сильно изменилась и по общему мнению превратилась из ребенка в лучезарную молодую женщину, от природы игривую и жизнерадостную. Даже хронист Доменико да Гравина, современник Иоанны, живший в королевстве и нисколько не симпатизировавший ей, был вынужден признать, что и Иоанна, и ее сестра Мария были наделены "дивной"[63] красотой. Ее недавно вернувшиеся из Греции кузены тоже подросли и, судя по всему, были не менее привлекательны. Роберт, которому уже исполнилось пятнадцать, и Людовик, которому было четырнадцать, были высокими, белокурыми и красивыми юношами, особенно последний; они были атлетами, повидавшими Грецию, и в высшей степени сознавали, какое впечатление они производят в обществе. Боккаччо, хорошо знавший принцев Тарентских, был очарован этой парой так же, как и весь Неаполь. Он увековечил их в своей Elegy of Lady Fiammetta (Элегии мадонны Фьямметты), написанной где-то между 1343 и 1345 годами, когда принцы уже немного подросли:
Наши принцы [Роберт и Людовик Тарентские] ездят на лошадях, которые бегут не только быстрее любого другого животного, но так быстро, что при беге они оставляют позади даже ветер, который считается самыми быстрыми; а молодость принцев, их удивительная красота и выдающиеся достоинства делают их чрезвычайно симпатичными для тех, кто их лицезреет. Они появляются на убранных лошадях, одетые в пунцовые одежды или в одежды, сотканные руками местных жителей с узорами разных цветов и вплетенными в них золотыми нитями, а также украшенные жемчугом и драгоценными камнями; их длинные светлые волосы, спадающие на их чрезвычайно белые плечи, убраны на голове под золотую сетку… Кроме того, в левой руке они держат легкий щит, а в правой — копье, и под призывные звуки труб, шествуют один за другим, а за ними следует множество придворных, одетых в такие же наряды, чтобы начать поединки в честь дам[64].
63