Они оба простерлись ниц пред Папой.
— Встаньте, — велел им Лев. — Скажите, по какому делу вы здесь.
Первым заговорил священник.
— Я — Павел, ваше святейшество, милостью Божьей и вашей служу священником в храме Святого Лоренса в Дамаске. Этот юноша, Доминик, пришел сегодня в часовню исповедаться. То, что он мне рассказал, потрясло меня, и я привел его сюда. Выслушайте его.
Лев нахмурился.
— Нельзя нарушать тайну исповеди.
— Ваше святейшество, мальчик пришел сюда по собственной воле, поскольку его ум и дух в величайшем смятении.
Лев обратился к Доминику:
— Это правда? Говори честно. Нет ничего постыдного в том, чтобы отказаться поведать тайну, произнесенную на исповеди.
— Я хочу все рассказать вам, Отец, — дрожащим голосом ответил мальчик. — Я должен рассказать вам ради спасения моей души.
— Продолжай, сын мой.
Глаза Доминика наполнились слезами.
— Я не знал, ваше святейшество! — воскликнул он. — Клянусь мощами всех святых, я не знал, что случится, иначе никогда не сделал бы этого!
— Не сделал бы чего, сын мой? — ласково спросил Лев.
— Не поджег бы. — Мальчик разрыдался.
Воцарилось молчание, нарушаемое только рыданиями Доминика.
— Ты устроил поджег? — тихо спросил Лев.
— Да, я, и молю Бога простить меня!
— Зачем ты это сделал?
Мальчик проглотил слезы, пытаясь успокоиться.
— Он сказал мне, будто строительство стены — великое зло› потому что деньги и время, затраченные на это, можно использовать на ремонт церквей и облегчение жизни бедных.
— Он? — удивился Лев. — Тебе кто-то приказал устроить пожар?
Мальчик кивнул.
— Кто?
— Кардинал Анастасий. Ваше святейшество, у него, должно быть, дьявольский язык. Он говорил так убедительно, что все его слова казались мне правильными и добрыми.
Снова наступило молчание. Потом Лев серьезно произнес:
— Осторожно выбирай слова, сын мой. Ты уверен, что именно Анастасий приказал тебе устроить поджог?
— Да, святейший. Пожар предполагался маленький, — запинаясь сказал Доминик. — Только, чтобы сгорели леса на стене. Это было совсем нетрудно, я просто пропитал маслом тряпки, засунул под леса с краю и поджег. Поначалу горели только леса, так, как говорил кардинал. Но тут налетел ветер, и все вспыхнуло… и… — Он упал на колени. — О Боже! — в отчаянии плакал мальчик. — Невинная смерть! Я никогда больше не сделаю этого, даже если тысячи кардиналов попросят меня!
Мальчик подполз к ногам Льва.
— Помогите мне, святейший отец. Помогите! — Он поднял к Папе свое измученное лицо. — Я не могу жить после того, что натворил. Накажите меня. Готов на любые муки, даже самые страшные, чтобы душа моя очистилась!
Джоанна замерла от ужаса и жалости. К злодеяниям Анастасия теперь добавилось и дьявольское искушение мальчика. Эта простая, честная и добрая душа никогда не совершила бы такого преступления, и не Могла она нести тяжкий груз без ущерба для сознания.
Лев положил руку на голову мальчика.
— Смертей уже предостаточно, сын мой. Какая польза миру в том, что будет еще одна? Нет, Доминик, твое наказание не в смерти, но в жизни — жизни, которую ты проведешь в искуплении и раскаянии. Отныне ты изгоняешься из Рима. Соверши паломничество в Иерусалим и молись перед Святой Гробницей о божественном прощении.
Мальчик поднял на него удивленные глаза.
— И это все?
— Дорога искупления никогда не бывает легкой, сын мой. Тебя ждет трудное путешествие.
Вспомнив о своем паломничестве из Франконии в Рим, Джоанна подумала, что Доминик даже не представляет себе, как верны эти слова. Отныне он должен жить вдали от родины, семьи и друзей, от всего, к чему привык. По пути в Иерусалим его ждет немало опасностей — непреодолимые горы и глубокие ущелья, дороги, кишащие грабителями и разбойниками, ему предстоит испытать голод, жажду и тысячи других невзгод.
— Проведи свою жизнь в бескорыстном служении людям, — продолжал Лев, — во всем руководствуйся тем, чтобы твои добрые дела перевесили свершенное тобою зло.
Доминик упал ниц перед Львом и поцеловал край его одежды. Он встал бледный и решительный, лицо его изменилось, словно омытое небесным дождем.
— Я принимаю ваше наставление, святейший отец. Сделаю все именно так, как вы сказали. Клянусь телом Христовым и кровью Его.