— Для него нет лошади, — заявил старший. — И еды тоже мало.
— Мы поедем на одной лошади, — предложила Джоанна. — И едой поделимся.
Мужчина покачал головой.
— Епископ послал нас за тобой. Насчет брата никаких указаний нам не дали.
— Мой отец договорился с вашим начальником, — солгала Джоанна. — Меня отпустили с тем условием, что я поеду в сопровождении Джона. Иначе, папа заберет меня домой… и вам придется возвращаться обратно.
Мужчина нахмурился. Пережив неудобства долгого путешествия, он не желал повторить все сначала.
Джоанна продолжала настаивать:
— Если это случится, то я расскажу епископу, что изо всех сил пыталась растолковать вам ситуацию, А вы не слушали. Думаете, ему понравится, что вся путаница произошла по вашей вине?
Мужчина растерялся. Никогда еще не слышал он такую убедительную речь от девочки. Теперь он понял, почему епископ желал ее видеть, она и в самом деле была особенная.
— Хорошо, — неохотно согласился он. — Пусть мальчик отправится с нами.
Путешествие в Дорштадт было трудным и утомительным, потому что люди епископа, желая поскорее добраться до дома, почти не делали остановок. Тяготы пути не беспокоили Джоанну. Она восхищалась бесконечно меняющимся пейзажем и новым миром, который открывался перед ней каждый день. Наконец-то она была свободна, свободна от Ингельхайма и условностей ее существования там. Джоанна разглядывала с одинаковым восхищением и, бедные маленькие деревушки, и шумные города, Джону же быстро надоела вечная нехватка пищи и отдыха. Джоанна пыталась успокоить его, но добродушная безмятежность сестры лишь усиливала мрачное настроение брата.
До дворца епископа они добрались к полудню десятого дня. Привратник недовольно взглянул на детей в грязных крестьянских лохмотьях и приказал отмыть и переодеть их перед тем, как им позволят появиться перед епископом.
Во дворце епископа были ванны с горячей водой. Для Джоанны, привыкшей мыться в холодном ручье, который протекал за их домом, это стало чрезвычайным событием. О такой роскоши она никогда не слышала. Джоанна сидела в теплой воде почти час, пока служанки скребли и оттирали ее кожу. Но спину Джоанны они мыли с особой осторожностью, сочувственно глядя на страшные шрамы. Ее волосы также тщательно промыли, заплели в длинные золотистые косы, которые уложили вокруг головы. Потом на нее надели новую тунику из зеленого полотна. Джоанне не верилось, что такая мягкая, тонкой выделки ткань сделана руками людей. Нарядив Джоанну, женщины дали ей зеркало. Посмотрев в него, Джоанна увидела перед собой незнакомое лицо. Прежде она видела свое отражение лишь в грязной воде пруда. Ее потрясла ясность изображения в зеркале. Она пристально и критично разглядывала себя.
Хорошенькой она не была, и знала это. У нее не было высокого, светлого лба, изящного подбородка, красивой фигуры с покатыми плечами, воспетой менестрелями и влюбленными. Она была румяной, крепкой девочкой, и больше походила на мальчика. Лоб не очень высокий, подбородок широкий, а плечи слишком прямые. Нет, она не прослывет красавицей. Но золотистые, как у мамы, волосы были прекрасны, и глаза тоже — глубоко посаженные, зеленые, в обрамлении густых ресниц. Пожав плечами, Джоанна отложила зеркало. Епископ вызвал ее не для того, чтобы любоваться ее красотой.
Потом привели Джона, одетого в тунику и накидку из голубого полотна. Детей отвели к дворцовому распорядителю.
— Лучше, — сказал он, осмотрев их с удовольствием. — Гораздо лучше. А теперь следуйте за мной.
Они шли по длинному коридору, на стенах которого висели огромные гобелены, причудливо вытканные золотыми и серебряными нитями. Сердце Джоанны бешено колотилось. Ей предстояло увидеть епископа!
Отвечу ли я на его вопросы? Примет ли он меня в школу? Вдруг она почувствовала себя глупой и неуверенной, попыталась вспомнить то, чему училась, но в голове было пусто. Тогда Джоанна подумала об Эскулапии, о той надежде, которую он вселил в нее, устроив эту встречу.