Джеральд повернулся к Фрамберту, одному из семи судей, назначенных помогать ему.
— Сколько еще на сегодня?
Суд начался с первыми лучами солнца, а теперь был полдень. Разбирательства шли уже более восьми часов. Позади высокого стола, где сидел Джеральд, его дружинники устало склонились над своими мечами. Он взял с собой двадцать самых лучших воинов, на всякий случай. После смерти Карла Великого в империи начались беспорядки, и положение королевских миссионеров стало весьма шатким. Иногда им приходилось сталкиваться с неуважением надменных, молодых и сильных местных князей тех, кто не привык, чтобы их поступки обсуждались. Закон превращался в пустой звук, если за ним не стояла внушительная сила. Именно поэтому Джеральд привел такую большую дружину, хотя это означало, что Вилларис остался практически беззащитным. Но крепкая ограда поместья гарантировала безопасность от одиноких воров и бандитов, которые в течение многих лет угрожали только близлежащим хуторам.
Фрамберт проверил список жалоб на пергаменте шириной в восемь дюймов, свернутый в свиток длинною в пятнадцать футов.
— На сегодня еще три, милорд, — ответил Фрамберт.
Джеральд печально вздохнул. Он устал и проголодался. После разбирательства бесконечных жалоб его терпение было на исходе. Очень тянуло в Вилларис, к Джоанне.
Джоанна. Он сильно скучал по ней, по ее хрипловатому голосу, густому, глубокому смеху, по ее необыкновенным серо-зеленым глазам, которые смотрели на него с таким пониманием и любовью. Но думать о Джоанне он не должен. Именно поэтому Джеральд согласился отправиться с миссией. Это позволило ему отдалиться от нее и справиться с безудержными эмоциями.
— Фрамберт, пригласите следующих, — сказал Джеральд, собравшись с мыслями.
Фрамберт поднял свиток и громко, чтобы слышали все, прочел:
— Або жалуется на своего соседа Хунальда, который незаконно и без соответствующей компенсации лишает его собственности.
Джеральд понимающе кивнул. Ситуация была слишком обычна. При всеобщей безграмотности, люди редко имели опись своего имущества. При отсутствии такой описи все их земли становились доступны для жуликов и фальшивых сделок.
Хунальд, крупный, цветущий мужчина, в щегольской красной полотняной рубахе, выступил вперед, чтобы отрицать факт незаконной сделки.
— Скотина моя. Дайте мне реликвию. — Он указал на ларец со священными реликвиями, стоявший на высоком столе. — Клянусь перед Богом… — Хунальд эффектно воздел руки к небесам. — На этих священных костях клянусь, что я невиновен.
— Коровы принадлежат мне, милорд, а не Хунальду, он сам это знает, — возразил Або, маленький, бедно одетый человек, полная противоположность Хунальда. — Хунальд может клясться, сколько ему угодно. А правда-то одна.
— Что, Або, ты сомневаешься в Божественной справедливости? — возмутился Хунальд. В голосе его прозвучало благочестивое негодование, но Джеральд заметил, что триумф преждевремен. — Обратите внимание, господин граф, это богохульство!
— У тебя есть доказательства того, что скот принадлежит тебе? — спросил Джеральд Або.
Вопрос был задан неверно. У франков не существовало закона, обязующего предоставлять какие-либо доказательства или свидетельства. Хунальд уставился на Джеральда. Куда клонит этот странный фризский граф?
— Доказательства? — удивился Або. Надо было подумать. — Ну, в общем, Берта… моя жена… знает их всех по именам, а также все мои четверо детей, потому что привыкли к ним с детства. Им известно, какая из коров брыкается, когда ее доят, а какая предпочитает клевер траве. — Ему в голову пришла еще одна мысль: — Да стоит мне позвать их, как они сразу бегут ко мне, потому что привыкли к моему голосу. — В глазах Або промелькнула искра надежды.
— Ерунда! — взорвался Хунальд. — Неужели суд поверит безмозглой скотине, а не священным законам? Требую суда компургации! Принесите ларец со святой реликвией и дайте мне поклясться.
Джеральд почесал бороду. Хунальд, обвиняемый, имел право требовать компургации. Бог не позволит принести ложную клятву, возложив руку на священную реликвию.
Таким судам император придавал большое значение, но Джеральд сомневался в них. Многие, предпочитая радости бренного мира сомнительным благам загробной жизни, смело поклялись бы в чем угодно. «Пожалуй, и я на это способен, — подумал Джеральд, — особенно если дело того стоит». Ради спасения любимых людей, он солгал бы и поклялся на целой телеге священных реликвий.