После чтения и благословления аббат Рабан спросил:
— Братья, есть ли у вас грехи, в которых должно признаться?
Не успел он закончить фразу, как брат Тедо вскочил.
— Отец, я хочу признаться.
— В чем, брат? — устало и обреченно произнес аббат Рабан.
Брат Тедо всегда первым признавался в своих ошибках.
— Я плохо выполнил свое задание. Переписывая житие Святого Амандуса, я заснул.
— Опять? — Аббат Рабан изогнул бровь.
Тедо понурил голову.
— Отец, я грешен и ничтожен. Пожалуйста, назначьте мне самое тяжкое наказание.
Аббат Рабан вздохнул.
— Хорошо, В течение двух дней ты будешь каяться перед церковью.
Монахи вяло заулыбались. Тедо так часто видели кающимся перед церковью, что он превратился в неотъемлемую часть ее украшения, в живое изваяние угрызений совести.
Тедо был сильно разочарован.
— Вы слишком милостивы, отец. За такой тяжкий проступок прошу о недельном наказании.
— Господь не приветствует гордыни, Тедо, даже в страданиях. Помни об этом, прося о Его прощении за твои другие грехи.
Эти слова попали в цель. Тео покраснел и сел на место.
— Есть ли еще грехи? — спросил Рабан.
Встал брат Хунрик.
— Дважды я опоздал на ночное бдение.
Аббат Рабан кивнул; медлительность Хунрика была известна, но он признался в своем проступке, не пытаясь скрыть его, поэтому наказание будет легким.
— Отныне, до дня Святого Дэни, ты будешь бдеть по ночам.
Брат Хунрик опустил голову. Праздник Святого Дэни всего через два дня. В течение двух ночей он должен не спать, следя за движением луны и звезд на небосклоне, чтобы как можно точнее определить приближение девятого часа, или двух часов ночи, а затем разбудить монахов для ночной службы. Это было чрезвычайно важно, поскольку время определялось только по солнечным часам, и конечно же по ночам от них не было никакой пользы.
— Во время бдения, — продолжил Рабан, — постоянно молись, стоя коленями на крапивном снопе. Он будет напоминать тебе о твоей лености и предостережет от греховной сонливости.
— Да, отец. — Брат Хунрик покорно принял приговор. За такой тяжкий проступок наказание могло быть хуже.
По очереди вставали еще несколько монахов и каялись в таких мелких грехах, как разбитая посуда в трапезной, ошибки в чистописании, риторике и принимали наказание со всей кротостью. Когда они закончили, аббат Рабан помолчал, убедившись, что желающих больше нет. Потом спросил:
— Есть ли другие грехи? Теперь пусть выскажутся те, кто обеспокоен спасением душ своих братьев.
Этого Джоанна боялась всегда. Внимательно глядя на ряды монахов, она остановилась на брате Томасе. Его глаза с тяжелыми веками, смотрели на нее с нескрываемой враждебностью. Джоанна поежилась. Не собирается ли он в чем-то обвинить меня?
Но Томас так и не встал. Поднялся брат Одило, сидевший в следующем ряду.
— В постную Пятницу я видел, как брат Хуг взял в саду яблоко и съел его.
Брат Хуг нервно вскочил.
— Отец, это верно, я сорвал яблоко. Было очень трудно полоть сорняки, и я сильно ослаб. Но, святейший отец, я не съел яблоко, а откусил от него лишь маленький кусочек, чтобы набраться сил для работы.
— Слабость плоти не оправдывает нарушения правил, — резко ответил аббат Рабан. — Это испытание ниспослано Богом, чтобы проверить силу веры. Подобно Еве, матери греха, ты не выдержал этого испытания, брат. Серьезное прегрешение, особенно потому, что ты не отважился признаться сам. В наказание ты будешь поститься в течение недели, отказавшись от всякой пищи до дня Богоявления.
Неделя голодания были привычным наказанием для монахов. Они и без того питались лишь овощами, травами, бобами и только иногда рыбой до самой праздничной литургии! Эта неделя будет наиболее трудной, потому что в это время со всей округи в монастырь поступали продуктовые пожертвования, поскольку христиане каялись в своей сытости и опасались за свою душу. Медовые пироги, всевозможные пирожки, аппетитные жареные цыплята и прочие вкусные блюда на короткое время украсят столы аббатства. Брат Хуг свирепо взглянул на брата Одило.
— Креме того, — продолжил аббат Рабан, — в благодарность брату Одило за его заботу о твоем духовном благополучии, ты сегодня ночью падешь ниц перед ним и кротко омоешь его ноги.
Брат Хуг опустил голову. Он сделает так, как велел аббат Рабан, но Джоанна сомневалась, что с благодарностью. Наказание тела вынести легче, чем наказание души.
— Есть ли другие прегрешения, о которых необходимо сказать? — спросил аббат Рабан. Все молчали, и он мрачно произнес: — Должен сообщить, что среди нас есть тот, кто погряз в грехе, в преступлении, омерзительном пред Богом и Небесами… — Сердце Джоанны дрогнуло. — В нарушении святой клятвы, данной Богу.