Но могучий император, преисполненный набожности, напутствовал полководца следующими словами: «Наше государство под моим управлением вознаграждает в зависимости от исполненного задания. Оно помогает всем возвышаться и возводит на ступени могущества тех, кого оно видит служащими его земле и людям. Так что слушай теперь эти слова, и постигай с удовольствием причины моих действий и сохраняй их в уме. Достойная жалости Африка, лежащая среди бесчисленных опасностей, донесла свой плач до моих ушей, и долг повелевает мне помочь этой бедствующей земле. Храбрый полководец, я принял мое решение. Ты кажешься способным разобраться с Ливией; так что воздвигай свои знамена и со всей быстротой погружайся на высокобортные корабли. Затем, с признанной твоей доблестью, освободи несчастных африканцев и сокруши своими руками боевые ряды лагуатанских бунтовщиков. Пусть шеи их подчиненных, на которых ты накинешь узду, согнутся под нашими стопами. Поступай, как ты привык, согласно обычаям наших предков: помогай несчастным и уничтожай восставших. Так желает наше благочестие: щади подчиняющихся. Такова слава нашей доблести: подчинять высокомерные народы. Придерживайся этих заповедей, мой верный командующий, и исполняй их. Пусть Христос, наш Господь и Бог, сделает прочее, изменяя положение к лучшему, и пусть благосклонно проведет Он тебя через все это предприятие. И мы увидим, как за твои достойные дела слава твоя будет праведно возрастать, еще более [украшаясь] лучшими титулами».
Полководец пал перед ним ниц и поцеловал его божественные ноги, омывая их потоками слез. Исполненный отеческих чувств император, провожая полководца, горевал вместе с ним, ибо благочестие преисполняло дух господина.
(ст. 159—310)
Прибыв тогда к флоту, великодушный полководец воодушевил приветствовавших его моряков. Они спустили суда на воду, и мраморная поверхность воды почувствовала первое прикосновение весел. Быстро распаковали они паруса, и под громкие крики и ужасающий скрип [снастей] подняли их [на реи], и распустили их. И теперь ветер своими нежными порывами надул паруса, и кили [кораблей] прорезали глубину [моря], и вся поверхность воды была покрыта сотней кораблей. Благоприятные бризы стали более частыми, в то время как поднявшийся западный ветер гнал суда вперед. Продвигаясь теперь быстро, они резали волны медными носами и делали борозды на мраморной поверхности [моря] своими таранами, так что пенные волны журчали под длинными килями. Флот проплыл Фракийские проливы, сдавленные с обеих сторон берегами, где море отделяет Сест от полей Абидоса, затем быстро миновали воды Сигеума, подгоняемые благоприятным ветром. Они проплыли мимо печального берега древней Трои, снова цитируя знаменитые поэмы поэта из Смирны и указывая с высоких бортов на земли их предков. Тут был дворец Приама, здесь – дом Энея, стоявший в отдалении в окружении деревьев, здесь жестокий Ахилл волочил за своей быстро несущейся колесницей тело Гектора. На этом самом берегу Эней, их победоносный предок, поразил Демолея – [тот самый] Эней, благодаря которому вознеслись высокие стены Рима и сияет славное имя империи, которая владеет, как господин, всей широтой земли. Они вспоминали все битвы Греческой[7] войны: как пал Патрокл, пораженный копьем Гектора; как темнокожий Мемнон пал от раны, нанесенной Ахиллом, и как Аврора в своей преданности оплакивала гибель своего могучего сына; как Пенфесилея, девушка-воин, пала среди своих войск; в какую ночь был убит Рес, как молодой Троил встретил храброго Ахилла, по какому неизбежному року сам победитель пал от стрелы Аполлона и, получив какую рану, пал на землю похититель женщины Парис. Под конец они вспомнили последний пожар истомленной Трои и бегство Энея; как, потеряв жену, он вынес своего сына, названного Юлом, и отца к кораблям, проплывшим так много голубых вод.
Петр, сын благородного командующего, слышал, как он рассказывает о битвах. Когда он услышал известное имя мальчика Юла, его мальчишеское сердце зажглось чудесным желанием прочесть самому все эти вещи, ибо он хотел узнать о войнах. Он был подвигнут к этому великим духом жертвенности и долга, представляя, что он – Асканий[8], а его мать – Креуса. Она была дочерью царя, и его мать тоже была царской дочерью. Эней был отцом Аскания, а Иоанн – его. Он радовался, раздумывая об этих вещах, и [эта] радость коснулась его сердца. Он рассказал об этом отцу, слугам, всем людям, когда они пересекали море, покрытое крыльями парусов, он, Петр, одна радость своего отца и вторая надежда Римской империи.
8
Второе имя Юла; кстати, именно от Юла якобы пошел род Юлиев, давший знаменитого Цезаря; поскольку матерью Энея была сама Венера, Юлий Цезарь не преминул упоминать, что происходит от этой любвеобильной богини. Если вспомнить, что царь Иван Васильевич Грозный любил выводить свою генеалогию от Пруса, мифического брата Октавиана Августа, племянника Цезаря – вот он писал, например, во втором послании к шведскому королю Юхану III (1573 г.): «Мы от Августа-кесаря родством ведемся», то Венера получается и его далекой прапра…прабабкой. Курьез для православного царя, переусердствовавшего в исправлении своего происхождения!