Одевался Иоганн Себастьян строго, без расчета на внешний эффект, как подобало кантору. Но и достойно артиста, всегда готового выступить перед людьми именитыми и власть имущими или на "вечерней музыке" - перед горожанами, студентами и заезжими купцами. Нет и намека в свидетельствах современников на небрежность в одежде или прическе музыканта, а молва, как известно, во все времена беспощадна даже к мелким промахам артистов.
На прижизненных портретах Баха он одет в нарядные цветные камзолы, чаще всего в зеленые с красным. Однако даже в портретах известного живописца Хаусмана Иоганн Себастьян изображается на нейтральном фоне, без принятых в ту пору предметов - символов профессии человека и положения его в обществе. В обычае века были фоны, на которых изображались шкафы с фолиантами, раскрытые книги или свитки нот, атрибуты обстановки кабинета. Платья рисовались с утрированными тяжелыми складками, что как бы свидетельствовало о принадлежности человека к сословию избранных. Так написаны портреты Генделя и Телемана, Маттесона и Геснера. Портреты внушительные. Даже лейпцигский городской трубач Готфрид Рейхе изображен на портрете в богатом одеянии с декоративно выписанным духовым инструментом в руках. Портреты Баха без "возвышающих" декоративных фонов и аксессуаров - немаловажная добавка к характеристике личности художника.
Никогда не покидавший пределов Германии, церковный музыкант и светский , капельмейстер провинциальных городов в жизни отличался трудолюбием и скромностью. Если современники за редким исключением так и не поняли величия его композиторского дара, то для будущих далеких поколений Бах обратился в трудно разгадываемую тайну. Как могла сочетаться тернистая, полная мелких конфликтов будничная жизнь служивого провинциального органиста и кантора с величием философически-глубокой и обращенной в будущие века музыки гениального композитора? Подобное сочетание - едва ли не единственный феномен в истории музыки.
Исследователи жизни и творчества Баха, исходившие из его преданности религии, искали и ищут разгадку противоречий Баха именно в религиозном его миросозерцании.
"Поэт Бахианы" Альберт Швейцер в юности написал в своей книге: "В конце концов сам Бах для нас загадка, ибо внешний и внутренний человек в нем настолько разъединены и независимы, что один не имеет никакого отношения к другому..." "Он - человек двух миров: его художественное восприятие и творчество протекают, словно не соприкасаясь с почти банальным бюргерским существованием, независимо от него". И далее: "Музыка для него богослужение. Искусство было для него религией. Поэтому оно не имело ничего общего с миром, ни с успехом в мире. Оно было самоцелью. Религия у Баха входит в определение искусства". В таком идеалистическом аспекте иные исследователи обращают художника в богослова, в "пятого евангелиста", в "святого Себастьяна".
Религиозность Баха исторически обусловлена. Верный традициям своей музыкантской фамилии, традициям тюрингского простонародья, Иоганн Себастьян с юных лет оставался предан реформатскому учению Лютера в чистоте его, учению революционизировавшему в свое время народные массы. Но он до конца жизни так и не нашел в церковных кругах авторитетной опоры своим художественным воззрениям и своей творческой музыкальной практике.
Бах верил в непреложность евангельских истин, в непреложность учения Лютера. И как художник входил в противоречия со взглядами церковников. Так же как и со взглядами чиновничьей знати или представителей услужливой бюргерской правящей верхушки.
Да, окружавшая рутина бдлла для него трудно выносимой. Но когда Себастьян садился за рабочий стол, за инструмент, духовно сильный и преданный искусству художник, он сбрасывал с себя все эти тяготы.
Здесь проступают уникальные черты личности Иоганна Себастьяна Баха.
Как исполнитель-музыкант и капельмейстер, Бах был признан, равнодушие же к его композиторскому дару мало волновало Иоганна Себастьяна.. Бах не боролся за признание себя как композитора, и мир признает его искусство без заметного участия в том современников. Он не стремился к утверждению своего искусства как лидер школы. Разгадку этого надо искать в самой натуре художника и человека.
Жизнеописания многих художников, в частности композиторов, содержат рассказы о взлетах и падениях, о поражениях и победах. Условия социальной среды, строя феодального, феодально-буржуазного или капиталистического, усугубляют противоречия между личностью художника и обществом.
Все искусства знают великих художников, борцов в искусстве, наделенных признаками надломленности, болезненной ранимости. Такие художники часто вносят высокие ценности в мир искусства, их произведения влекут к себе с неотразимой властью. Надо сказать, что жизнь и деятельность подобного рода творцов вызывают повышенный интерес у исследователей психологии художественного творчества. Справедливо отмечается в научной литературе, что концепции личности часто опираются на данные невропатологии.
Личность Себастьяна Баха несравнима с подобным типом художников. Порой кажется, что его жизнь всегда оставалась внутренне неизменной, не знала ни стремнин, ни приливов, ни отливов. Нет, великий упрямец был борцом и смело может быть отнесен к творцам, преодолевавшим рутину, косность в искусстве. Это была тоже форма своеобразной борьбы с системой взглядов, царивших, пользуясь снова словами Б. Асафьева, на "феодально-бюргерском перекрестке" Германии. Но при этом как художника Баха отличает величайшее нравственное, духовное, психическое здоровье. Его жизненный путь - совсем не эффектный материал для беллетриста, драматурга, киносценариста или поэта. Натуры художников с невротическими проявлениями дают куда более благодарный материал авторам. Бытие семьянина Баха полно досадных служебных неприятностей, что трудно примиряется с величием его как художника. И уход его устремлений в область мистики казался некоторым биографам подходящей и многое объясняющей формой "перевода" его художнических желаний в лоно религиозности.