А в тот первый день "Смерти Героя" я шел по заснеженным улицам Берлина и думал о том, что хочу, чтоб кто-то осудил меня… О, если б кто-нибудь сказал: " Вы, Иоганн Буш, писатель, обвиняетесь в злоупотреблении писательской властью, а так же в содеянии следующих преступлений…" О, как бы я был рад тогда! Тогда бы моя совесть была бы спокойней… Ведь я готовился убить своего собственного Героя, с которым прожил столько лет!
В ту ночь, Берг, я увидел сон. Страшный сон, страшный суд… Когда присяжные и судья вышли посовещаться, я продолжал сидеть на своей скамье подсудимого. Позади меня стояли полицейские и ничего не делали; просто стояли и глазели вперед. Присяжных и судьи не было, но они все же явились, и все встали; встал и я, Иоганн Буш. Зал суда был полон, и я многих узнавал; некоторые из тех, кого я узнавал, делали вид, будто не узнают меня. Наконец, судья встал и начал читать решение суда:
"— Слушается дело Иоганна Буша, писателя, обвиняемого в злоупотреблении писательской властью и содеянии следующих преступлений: в убийстве своей жены — Берты Буш, дочери — Марты Буш, в незаконной выдаче вышеназванным лицам ордера на бессмертие. Иоганн Буш обвиняется также в убийстве Генриха Лейдемана и Питера Гешке, которые некогда были его друзьями, и выдаче им ордера на бессмертие…"
"— Убийца!" — крикнул кто-то из зала, а я думал во сне: " Я не убивал никого! Вот они сидят здесь, в зале: Берта, Марта, Генрих, Питер… и о каком ордере они говорят?!"
А судья тем временем продолжал:
"— Иоганн Буш обвиняется в преступлениях против природы: в незаконном омолажении своей второй жены — Анны Буш на 15 лет, присвоении ей чужого имени и чужой внешности, а именно — имени и внешности Ребекки Мейсснер, которая когда-то была его студенткой… Суд на основании показаний свидетелей и вещественных доказательств, представляющих собой книги Иоганна Буша, постановил приговорить обвиняемого к высшей мере литературного наказания — смертной казни. Учитывая заслуги обвиняемого перед немецкой литературой, выбор средства казни, остается за обвиняемым; он может выбрать: распятие, расстрел, повешение, гильотину, топор, газовую камеру, электрический стул, костер…"
И тогда, Берг, я прервал судью:
"— Расстрел! Я выбираю расстрел. На кресте распяли Христа и Спартака, на виселице удавился Иуда Искариот, на гильотине погибли Андре Шенье и Дантон, на костре сожгли Джордано Бруно и Жанну д" Арк. Считаю себя недостойным ни тех, ни этих, ни третьих, ни четвертых. Электричества боюсь с детства, пуля же привыкла к сердцу или виску поэта или писателя, а поэт или писатель привыкли к пуле…"
"— Приговор привести в исполнение немедленно!" — постановил судья.
Все встали. Начался шум, слышались крики: "Смерть писателю!" Двое полицейских повели меня по ускому коридору, который кончился тупиком. Дойдя до стены, я повернулся. Я увидел в руке полицейских автоматы. Я хотел что-то сказать, но у меня ничего не вышло. Потом полицейские выстрелили…
И в это мгновение, Берг, я проснулся и сел в постели. Я тяжело дышал, пот струился по животу и вискам. Я встал и подошел к окну: там, на улице, по-прежнему шел снег. Было уже утро, и, казалось, время опять остановилось, и опять в груди было волнение и какая-то сладко-щемящая дрожь… Я знал, что я буду продолжать писать книгу!
Дорогой мой Берг! Книга "Смерть Героя" была написана за рекордно короткие сроки, никогда ни до, ни после того, я так хорошо не работал, и когда роман вышел в свет, все говорили о том, что роман этот — новый период в моей писательской жизни. И вообще говорили много его — и глупого и умного, и я сам знал, что книга удалась, но мне все равно было грустно: ведь я убил своего Героя…
Иоганн Буш помолчал. Теперь он просто лежал в кровати с открытыми глазами и смотрел на потолок. Как он светлеет, по мере того как светлеет за окном, потому что было уже утро.
— Ты хочешь знать, что было дальше, Берг? — спросил он, не смотря на собаку, которая все равно ничего не могла слышать, потому что мирно спала, положив морду на передние лапы. — Ну, так слушай, и наберись еще немного терпения, потому что это — уже конец. К тому же этот конец ты уже сам очень хорошо знаешь, потому что мы были уже вместе… Что было потом, Берг? А потом в бар вошла девушка и прошла подтянутой, чуть деловой походкой от двери бара к стойке. Она села на высокий стул. У нее через плечо была перекинута большая сумка; у нее были темно-каштановые вьющиеся волосы, большие круглые глаза, красивый рот, острый подбородок и красиво отточенный нос с небольшой горбинкой. Она была в темных очках, в дкинном цветастом сарафане с открытыми плечами; на ногах у нее были белые носочки и белые матерчатые туфли на резиновой подошве без каблуков. Ей было 23 года. Она села на высокий стул у стойки, подняла очки на лоб и повернулась ко мне. Я посмотрел на нее и понял, что она — именно та, кого я ждал…