Однако недостаточно тихо, что привлекло внимание полицейского офицера, приписанного к ней; девочка едва покинула стены академии, но ума и внимательности ей было не занимать – ее ждала или хорошая карьера, или отставка через год.
– Жив, синьорина? – подтолкнула ее девушка. – Кто может быть жив?
Мисс Бэрроу испугалась, но тут же расслабилась. Она вдруг поняла, что ей станет легче, если она расскажет. Вопрос заключался лишь в том, как много она могла рассказать.
– Пришло время, – медленно начала она. – Пришло время рассказать вам, что произошло. Пора вам узнать. Думаю, я все верно связала воедино.
Полицейская достала блокнот и раскрыла его. Она сидела и внимательно смотрела на свою подопечную с карандашом наготове. Мисс Бэрроу еще минуту сомневалась, мудро ли она поступает. Затем, доверившись судьбе и здравому смыслу, начала повествование.
– Ключевой фигурой в этих событиях является один мужчина. Возможно, он еще жив. Вы должны найти его. Неважно, живым или мертвым.
Офицер Фраска стенографировала историю Леони Бэрроу.
Он брел один через лес. Пиджак провонял дымом, что напомнило ему о другой истории, произошедшей не так давно, когда он возвращался домой и пах примерно также, только дым отдавал серой. Он надеялся, что это не войдет у него в привычку.
Спасение с поверженной «Принцессы Гортензии» оказалось до того простым, что он стыдился, что отправил мисс Бэрроу на направляющую. Сейчас она, наверное, мертва, думал он, и это его вина. Совесть корила, и в кои-то веки Кабал не пытался усмирить ее. Он действительно считал, что аэросудно взорвется при столкновении с землей, но вместо этого оно загорелось, что дало ему время. Пока корабль пропахивал холм со скоростью чуть больше пешеходной, у него было время занять позицию на конце опоры, к которой раньше крепилась направляющая мисс Бэрроу, дождаться подходящей ветви дерева и ухватиться за нее. Не сложнее, чем ступить на эскалатор или прочесть «Отче наш». Чуть больше усилий понадобилось, чтобы спуститься вниз по голому стволу, после того, как корабль обломал все нижние ветви. Ему все-таки удалось неуклюже перебраться по стволу на непострадавшую сторону, а затем самым неэлегантным способом, ругаясь на чем свет стоит, спуститься, вспотев и заработав еще синяков.
Оказавшись на земле, он подумывал отправиться на поиски пропавшей направляющей, чтобы проверить, выжила ли мисс Бэрроу, но прибытие сенцианских энтомоптеров переубедило его. К тому моменту, когда Кабал взобрался на холм, он решил, что спасатели прибудут в большом количестве, а у него не было ни малейшего желания отвечать на их вопросы. И если она погибла, значит, погибла. Он, конечно, мог оказать ей определенную помощь, но сомневался, что мисс Бэрроу оценит то, что он мог ей предложить. Что ж у нее своя судьба, у него – своя.
Ему, судя по всему, предстоял длинный поход.
Сквозь ряды высоких деревьев, одним своим присутствием оскорбляя дикую природу и даже не намереваясь извиняться, шагал бледный мужчина. Иоганн Кабал возвращался домой.
СВОЕГО РОДА ПОСЛЕСЛОВИЕ
Некоторые комментаторы справляются относительно путешествия Кабала домой – не приключилось ли что интересное с ним по пути, на что автор отвечает: не случилось ничего, достойного внимания. Во всех отношениях дорога вышла непримечательной, если не считать случая со шпионом, и бандитов, и Злых элементалей, и конца света, о котором мы слышали. Так что нет. Ничего интересного.
«Но, – скажут комментаторы, не знающие, когда остановиться, – возможно, кто-то захочет услышать про шпионов, бандитов и прочее». Автор нехотя должен признать, что в их словах есть резон. В связи с этим, если вы одна из тех персон, отличающихся любовью к низкому, вот отчет о дальнейших приключениях Иоганна Кабала. Читайте или игнорируйте – как вам заблагорассудится.
Дж. Л.Г.
Сразу за углом от Хэймаркет имеется простой непримечательный портик, под которым располагается простая непримечательная дверь, у которой стоит простой непримечательный привратник в простой непримечательной шляпе. Любой знающий лондонец сразу их заметит. На двери висит маленькая латунная табличка, которую – ради полноты картины – мы опишем как простую и непримечательную. На ней указано, что учреждение называется «Блейкс». Любому сведущему лондонцу этого достаточно.
За дверями (не «освященными», поскольку это означало бы определенного рода славу, что для данного дома сродни анафеме) располагаются комфортные и удобные помещения для того редкого типа мужчин, которые вступают в клубы, при этом будучи в них совершенно незаинтересованы. Во всех смыслах это клуб для джентльменов, но в одном единственном невыразимом смысле он таковым не является, чем и привлекает ту особую касту. Без всякой скромности скажем, что сей экзотичный фактор не поддается объяснению – об этом «je ne sais quoi»[15] никто в буквальном смысле ничего не знает. Природа данного фактора никоим образом не связана с последующим повествованием и не имеет никакого отношения к ревности соперничающих клубов, которые просто в курсе существования людей «Блейкс» и довольны тем, что те остаются в «Блейксе».
15
В переводе с французского – «я не знаю». Англичане используют фразу для обозначения особых привлекательных вещей, которые сложно описать и передать.