На самом деле, за дверями, освященными или нет, не скрывалось ничего, что выделяло бы учреждение на фоне остальных, – это был просто один из мелких клубов в большой метрополии. Там имелась столовая, кабинеты, несколько комнат, где участники могли переночевать при необходимости, и библиотека, которая была самым популярным местом, несмотря на то, что из года в год к ее книгам никто не притрагивался. Здесь члены клуба сидели, развалившись на плюшевых стульях, вели несвязные беседы и читали (газеты в основном, хотя временами открывали и столь нелюбимые ими книги, при условии, что это была «Библия крикета» или, на удивление, «Оксфордский сборник английской поэзии» под редакцией Квиллера-Кауча).
Одним зимним вечером члены клуба покончили с приятным ужином – большинство наслаждалось отменным бифштексом Веллинготон[16], затем пудингом с изюмом и яичным кремом и под конец отличным портвейном, к которому подали сырную тарелку. После они отправились в библиотеку пить бренди и курить сигары. Там, заняв привычные места и уютно устроившись в тепле, в отличном настроении они вели беседы о политике и спорте. Чилтерн, который, похоже, каждое утро зазубривал газеты, дабы всегда иметь тему для беседы, высказывал свое мнение относительно скульптур, которые греки считали своими. Взгляды его казались на удивление схожи с теми, что было напечатано в утренней редакторской колонке, но таков был Чилтерн – он рассматривал газеты как полезную альтернативу, которая заменяла необходимость составлять собственное мнение.
– Они наши, – утверждал он, указывая трубкой на Протеро, который, похоже, уснул. – Как смеют эти греки что-то нам диктовать. Нам! Да если бы мы не забрали благословенные скульптуры, турки их наверняка взорвали бы или что-то в этом роде, – яростно глаголил он. – Вы же знаете, какие эти турки.
Чилтерн читал книги по истории, но до сих пор не простил падение Константинополя.
– Сколько ест грек? – внезапно спросил Томпкинсон, не обращаясь ни к кому конкретно. – То есть, я хотел спросить, что можно есть у греков?
– Греческий салат, полагаю? – ответил Мунро, набрасывая портрет Чилтерна в профиль, причем не самый лестный. – Вот что у них заместо еды.
– Нет, нет и нет, – Томпкинсон яростно мотал головой. – Что есть у греков? – Он оглянулся, поймал чей-то взгляд. Не повезло бедняге Кею, профессору химии. – Геркулес! – сказал Томпкинсон.
Кей непонимающе уставился на него.
– Это шутка, – объяснил Томпкинсон. – Что есть у греков?
– Овсянка? – предположил Кей.
– Нет! Вы должны сказать – Геркулес. Это каламбур! Геркулес – овсянка. И Геркулес – герой. Они звучат одинаково, а значат разное.
– Омонимы, – подсказал Мунро.
– Господи, боже мой, вы шутки не понимаете, – Томпкинсон обиженно замолчал, что несказанно всех обрадовало.
– Не стоит играть с мифологией, – сказал Энрайт, стоявший рядом с камином. Все замерли и посмотрели на него.
Энрайт был таинственным господином. Как уже отмечалось, клуб «Блейкс» принимал людей со слегка необычными качествами, причем степень необычности была такой, что никто не знал точно, какие черты считались необычными. Однажды произошел инцидент с бакенбардами в туалете, после чего некоторые члены клуба умолкали, стоило словам «заводной механизм» и «Лорд Палмерстон» прозвучать в одном предложении, но, то были лишь привычные чудачества любой организации. В отличие от этого Энрайт был загадкой, обернутой в тайну, внутри элегантного костюма от «Холланд энд Шерри». О нем мало было известно. Его высоко оценил и рекомендовал один из бывших членов клуба, затем Энрайт грациозно и довольно быстро проскочил отборочную стадию. Казалось, что клуб – его единственная социальная отдушина, поскольку больше он не был замечен ни на одной вечеринке, которые проводят в городе. Попытки аккуратно приоткрыть тайну его прошлого, поговорив с первичным спонсором, ни к чему не привели, когда тот самый джентльмен спрыгнул с мыса Бичи-Хед, выяснив, что некоторые приобретенные им акции были не слишком честными. Даже отборочный комитет не желал обсуждать прошлое Энрайта. Звучали фразы типа «образец для подражания» и «конфиденциальность», при этом чувствовалась общая неловкость, и каждый готов был с радостью сменить тему. Неудивительно, что члены клуба как один оказывались заинтригованными, когда в игру вступал Энрайт. Поэтому, когда он заговорил, все обратились в слух.