По пути в каюту Леони Бэрроу, Кабал всю дорогу внимательно изучал ковер. Он шел, заложив руки за спину, и размышлял. Его спутница с легким изумлением следила за ним.
– Если бы вас сейчас увидели, мгновенно забыли бы о том, что мы на этом корабле влюбленные голубки. Вы провожаете меня до каюты, наедине, но выглядите так, будто у вас резко прихватило живот.
Кабал был совершенно не в настроении для словесных дуэлей.
– ДеГарр пропал и, скорее всего, мертв.
– И?
– Предсмертная записка. Напечатана.
– Да.
– Парочка легких колкостей от юнца, который едва только начал бриться, а ДеГарр вдруг печатает записку, откручивает болт, фиксирующий окно, и бросается в бездну.
– Так.
Следующие несколько шагов Кабал сделал молча.
– И вы в это верите?
– Нет. Конечно, нет. Но для чего вы провернули это все с печатной машинкой?
– Я объяснил капитану. Чтобы сравнить с буквой, напечатанной на этом аппарате.
– Вот еще одна вещь, в которую я совершенно не поверила. И вам стоит быть осторожным, поскольку, мне кажется, капитан на это тоже не купился.
Кабал остановился и посмотрел на нее.
– Что я слышу? – начал он с явным сарказмом в голосе. – Никак вы обеспокоены моей безопасностью?
– Я уже объясняла. – Она зашагала вперед, и спустя мгновение Кабал вынужден был признать поражение в этом небольшом конфликте и последовать за ней. – Я лишь пытаюсь донести до вас, что вам стоит вести себя потише. Если, конечно, не хотите, чтобы вся история всплыла. Так что там с печатной машинкой?
– Машинка. Я вернул каретку на два символа назад и напечатал последнюю букву в записке ДеГарра – «т» в «получат».
– И какой в этом смысл? Вы напечатали ее поверх первой – разве можно сравнить?
– Нет. Я должен был напечатать ее поверх первой «т».
– Но вышло иначе?
– Да. Она оказалась на полмиллиметра правее и чуть выше.
– И что именно это означает? Что записку напечатали, вытащили, а потом снова вставили? Зачем ДеГарру понадобилось так поступать?
– Если это вообще дело рук ДеГарра. А если не его, то зачем это нашему гипотетическому камикадзе?
Они подошли к каюте Леони и остановились возле двери, продолжая беседу на пониженных тонах.
– То есть мы полагаем, что это было убийство, верно? – прошептала мисс Бэрроу. – Я не верю в гипотетических ассасинов-камикадзе – ни с парашютами, ни без них. До тех пор, пока мы не сумеем найти логичное объяснение тому, как убийца выбрался из запертой забаррикадированной каюты, нам придется признавать, что ДеГарр покончил с собой, как бы неверно это ни звучало.
Пока Леони ждала ответа, ей показалось, будто что-то в облике Кабала напоминало животное в клетке. Он был зол и расстроен тем, что перед ним поставили загадку, которая его заинтриговала, но попытка ее разгадать могла привести к тому, что его раскроют, арестуют и казнят. Леони стало его почти жаль. Однако перед ней стоял Иоганн Кабал – человек, который, как она знала из горького опыта, способен на кошмарную жестокость, если сочтет ее необходимой. В то же время он был тем, кто отправил ей письмо и документ столь невероятной освобождающей силы, что ее отец – мужчина, которого нелегко встревожить, – сел и почти целую минуту повторял: «Черт бы меня побрал».
Что бы сейчас ни творилось в голове Кабала, он явно не собирался этим делиться.
– Доброй ночи, мисс Бэрроу, – наконец, сказал он и отправился восвояси, потуже затягивая пояс своего нелепого восточного халата. Леони прищурившись посмотрела ему вслед, покачала головой и отправилась досыпать те несколько часов, что еще остались от ночи.
Кабал же вернулся в свою каюту, плотно закрыл дверь, сбросил отвратительный халат на пол и рухнул на кровать, бормоча что-то о несправедливости мира. Он просто хотел снова заснуть. Он вовсе не желал еще глубже увязнуть в деле о выброшенном из окна ДеГарре. Если ему удастся избежать дальнейших сложностей, он будет просто счастлив. Ну, по крайней мере, счастливее, чем сейчас. Он решительно перевернулся на бок и устроился поудобнее, желая забыть о событиях ночи и провалиться в сон.
Но удалась лишь первая половина плана. Как только он устроился в постели, то обнаружил, что в такой позе вполне комфортно обдумывать детали ночного происшествия – тем самым он прогнал последнюю надежду на сон. Он оказался в той нелепой ситуации, когда здравый рассудок и логика не совсем соотносятся, и жуткий скрежет, который издавали сместившиеся ментальные шестеренки, отвлекал его. Чистая грубая логика подсказывала, что дверь закрыли и забаррикадировали, окно открыли, в каюте негде было спрятаться, и, следовательно, ее пассажир выбросился из окна. Она пересилила дурацкие предположения об убийстве, отметив предсмертную записку и запертую комнату, а затем начала грозно размахивать бритвой Оккама.