Той ночью он принял решение и, в присущей ему манере, тут же привел его в исполнение. Той ночью зловещая тень «Хинкс, Хинкс и Кабал» ушла в небытие, – и новая жизнь привела его туда, где он находился сейчас, завтракая в одиночестве под вымышленным именем. Он заметил, что хозяин стоит неподалеку, на его лице тревожное выражение боролось с профессиональной привычкой не расстраивать клиентов.
– Ми скузи, синьор, простите. Вы что-то сказали?
– Ничего. – Кабал поднялся, собираясь уходить. – Ничего важного.
Почистив зубы, упаковав вещи и расплатившись, ясным парильским утром он покинул гостиницу. Небо было ярко голубое, величие солнца отражалось в зданиях, воздух был свеж, лишь легкая прохлада еще ощущалась после ясной ночи. В такой погожий денек жизнь казалась прекрасной, что значительно подняло ему настроение. Он стал бы еще счастливее, если бы его револьвер Уэбли спокойно лежал в саквояже, – в остальном день был хорош, насколько это возможно без крупнокалиберной пушки. Кабал вышел на оживленную улицу, люди спешили на работу, а он направился к портному, которого подметил накануне вечером – у него был хороший ассортимент черных костюмов и белых рубашек ничем не примечательного кроя. По подсчетам времени как раз хватало, чтобы купить новую одежду и успеть на станцию, пока не кончится утренний час пик. Толпа даст ему укрытие, пока он не удостоверится, что мужчины неприметной наружности с выпуклостями в районе подмышек не следят за отправлениями. Развитое чувство опасности говорило, что ему, скорее всего, ничего не грозит. С другой стороны, это самое чувство молчало, когда кто-то собирался выбросить его за борт «Принцессы Гортензии», так что он не собирался ему доверять, по крайней мере, до тех пор, пока не убедится, что оно исправно работает.
Портной оказался очень услужливым, правда ужасно разочаровался, что джентльмена интересует лишь готовое платье. Он сновал туда и сюда с одеждой, пока Кабал вспоминал свой размер.
– Вы торопитесь, синьор? – спросил портной с вершины приставной лестницы, где он искал завернутые в бумагу белые рубашки.
– Я должен успеть на лодку, прибывающую в Санта Кейну, у меня поезд через два часа, – пояснил Кабал, используя возможность замести следы. Санта Кейна располагалась к востоку от Парилы, в то время как он отправлялся на запад. – Не стоило мне оставлять все на последнюю минуту. – Он пожал плечами.
Оказавшись на улице с завернутыми в коричневую бумагу покупками под мышкой, Кабал сверился с часами. Портной оказался настолько расторопным, что Кабал опережал график. Во внезапном порыве хорошего настроения, которое Кабал даже не собирался рационально объяснять, он купил на углу красную гвоздику у женщины с целой корзиной цветов. Затем он попросил ее приколоть гвоздику к лацкану пиджака, чему также не нашел рационального объяснения. Украшенный нехарактерным пятном яркого цвета, Кабал зашагал дальше.
Ступив на площадь, северную сторону которой занимала станция, он услышал радостные детские возгласы, отчего хорошее настроение несколько поуменьшилось. Однажды обстоятельства заставили его в течение целого года вежливо вести себя с детьми – тогда он руководил цирком, и тот опыт пугал его. Заметив, что причиной их веселья стало кукольное шоу, Кабал помрачнел еще больше. Однако он никак не мог обойти их стороной, поскольку сцену установили совсем рядом с входом на станцию. Проходящие мимо пассажиры улыбались и бросали артистам монетки; то, что публика перегородила проход на станцию, их не волновало.
Огибая толпу, Кабал на мгновение замер, заинтересовавшись шоу. Оно было необычным – вместо простой высокой будки со сценой в верхней трети, под которой прятались кукольники, вроде английских «профессоров» из «Панч и Джуди», возвели массивную двухметровую конструкцию из дерева и полотна, настолько глубокую, что там вполне могли поместиться основная сцена, «закулисье» и пространство, откуда кукольники руководили скачущими марионетками. Показывали старую историю, правда, с бо́льшим уклоном в сатиру, для взрослой публики, если судить по отсылкам к местным слухам и национальной политике. Корнями представление уходило в сказку про Гензеля и Гретель, но вместо домика ведьмы детишки наткнулись на секретный военный лагерь в лесу, которым руководили гротескные карикатуры на миркарвианских солдат. Возглавлял их капитан-идиот, сильно напоминавший Кабалу лейтенанта Карштеца; солдаты понятия не имели, что делать с детьми, поскольку прежде неразумно использовали приказы в качестве туалетной бумаги. В результате миркарвианцы оказались в затруднительном положении, после чего на протяжении всего представления повторялась шутка о том, как миркарвианцы любят трудности.