Что он и сделал.
Он направился на железнодорожную станцию, наслаждаясь отличным днем, голубым небом (хотя с юго-востока начали наплывать облака) и пряным ароматом свободы, ведь он сбросил с себя груз ответственности. Скоро он окажется вдали от этого безобразия и сможет вернуться к работе.
Станция представляла собой аккуратное тихое здание из песчаных плит; слюда, кварц и шпат, входящие в состав, придавали ему светлую окраску, а временами по поверхности пробегали блики от солнечных лучей. Стоя у билетных касс, Кабал нашел время, чтобы восхититься простотой и элегантностью архитектуры, пока тайком осматривался в поисках слежки за отправляющимися пассажирами, подозрительных фигур или опасного скопления полицейских. К своему удовольствию, он не обнаружил ничего из вышеперечисленного – лишь один скучающий страж порядка разглядывал постер, рекламирующий, куда поехать на выходные.
Кабал становился все благодушнее. Он был еще далеко от дома, но уже нащупывал почву для тихого оптимизма и мыслей о том, что все-таки туда доберется. Он смотрел на большое мозаичное панно с картой железных дорог и выбирал подходящую станцию в западной болотистой части Сенцы, куда мог направиться, но тут случилась пренеприятнейшая из вещей – за его спиной раздался голос.
– Ага. Ха, ха-ха, – произнес мужской голос тоном, с которым обычно ловят руки, без спроса лезущие в банку с печеньем. – Я знал! Я так и знал! «Госслужащий», что б мне провалиться!
Кабал обернулся и обнаружил мужчину с большими рыжими бакенбардами, красноватым лицом, в странной маленькой шляпе с пером. Мужчина глядел на него так, будто они были давно утратившими связь кузенами. Но глаза… Кабалу они были знакомы, хотя он не сразу понял, где их видел, так он был удивлен.
– А, майн Готт! – воскликнул он наконец. – Герр Харльманн?
Харльманн театрально шикнул на него и яростно замахал пальцем, затем взял Кабала под локоть и отвел в кафе в углу, рядом с газетным ларьком. Он нашел столик, подозвал официанта несколькими властными щелчками пальцев и заказал два кофе с – Кабал был изумлен и поражен – идеальным сенцианским акцентом.
Прекрасно, заключил он. Теперь я в руках сенцианской разведки. Вот и кончился тихий оптимизм. Надежды на чистую пару туфель испарились, как плевок мученика на костре. В мрачном настроении он смирился с мыслью, что ближайшее будущее придется провести в камере. По крайней мере, успокаивал он себя, еда на этот раз будет лучше.
– Что ж, герр Харльманн, – начал Кабал, судорожно, но без особого энтузиазма, придумывая планы побега. Станция, несомненно, кишела агентами тайной полиции, у которых руки чесались сделать отбивную из незадачливого некроманта. Но, раз уж его пригласили на кофе, а не вывели со связанными руками через заднюю дверь, усадив затем в безликий фургон в компании крупных служителей государства с чересчур активными щитовидными железами и резиновыми шлангами, Сенца хотя бы осуществляла свои тайные махинации гораздо более цивилизованно и аккуратно, нежели ее соседи. Он едва мог поверить, что так опростоволосился и не заметил ловушки. Поэтому решил, что дождется, когда операция развернется в полном масштабе – тогда можно будет всерьез обдумать гениальные идеи побега. – Что случилось теперь?
Харльманн снова замахал пальцем, призывая Кабала к молчанию, потому что вернулся официант с заказом. Дождавшись, когда тот уйдет, он прошептал:
– Я бы предпочел, если бы вы звали меня синьор Моретти, старина.
Кабал с любопытством взглянул на собеседника и, чтобы не выдать изумления, глотнул кофе.
– Моретти?
– Гуидо Моретти. Гуидо означает жук. – Он усмехнулся какой-то лишь ему известной шутке и принялся за свой напиток.
Когда имеешь дело с дьяволами, демонами и неблагодарными воскрешенными, умение прятать свои эмоции необходимо для выживания. Кабал, за плечами которого было несколько лет работы некромантом и который до сих пор был жив, давно выработал в себе этот талант, поэтому ничем не выдал внутреннего удивления. Он ожидал, что Харльманн, или Моретти, или как там его, будет контролировать их небольшой тет-а-тет, и не сомневался, что вокруг полно головорезов, которых тот подзовет в любую минуту, стоит Кабалу заупрямиться. Однако Харльманн вел себя, словно они оба шагали по тонкому льду. Гуидо значит жук, думал Кабал. Что он хотел этим сказать? Жук. Жук. Тут Кабал вспомнил, что на сленге жук – это пройдоха.
С выверенной безмятежностью он стал прощупывать ситуацию.
– Выгодная поездка?
Моретти (Кабал решил остановиться на этом имени, учитывая, что Харльманн было ничуть не более подлинным) ухмыльнулся поверх чашки и слегка покачал головой вместо ответа. Проглотив кофе, он пояснил: