– Нет. Полный провал. В первый вечер мне почти удалось охмурить мисс Амберслей – старушка могла бы открыть мне двери к ее светлости. У этой заносчивой девчонки денег куры не клюют. У меня были такие планы. – Он опечаленно вздохнул. – Но затем этот Диггер выбросился из окна, после кто-то напал на вас и внезапно все начали подозревать друг друга. Полнейший, абсолютнейший провал. Попасть на борт этого летающего отеля стоило мне целого состояния, хотя. – он заговорщицки подмигнул, – кому я рассказываю. Но прикинуться госслужащим – это требует смелости, уважаю. Миркарвианцы госслужбу почитают как государственную религию. Правда, что можно оказаться на виселице за то, что выдаешь себя за крючкотворца?
Звучало вполне в духе миркарвианцев, поэтому Кабал добавил к беззаботности хладнокровия и кивнул. Подумать только. Он все это время, сам того не зная, оказывается, был безжалостным профессиональным преступником.
– Полагаю, что да.
– Да вы крут, Майсснер, – Моретти усмехнулся. – Как вас зовут на самом деле?
– Еще не придумал, – бросил Кабал. Он инстинктивно ответил уклончиво, хотя тут же понял, что выдал фразу, которую другие профессиональные преступники придумывали бы всю ночь, что его порадовало.
На Моретти ответ произвел желаемый эффект. Он довольно улыбнулся и постучал по кончику носа.
– Я вас услышал, мио амиго, дружище. Не знаю, в какую игру вы играете, но уверен, ставки крупные. – Он подался вперед. – Так вы поимели ту англичанку?
– Прошу прощения? – Кабал всерьез возмутился.
– Ту сладкую блондиночку, – не отступал Моретти. – Ну же, вы столько времени проводили вместе. Какая она?
Что-то переключилось в мозгу Кабала, будто рычаг ушел на другую передачу или тарелка упала с полки. Все это было неправильно и глубоко неприятно. Он изображал из себя преступника, и в принципе выходило неплохо, но он притворялся перед другим преступником и делал это слишком убедительно. Кабал понимал – технически все верно: он нарушал закон с такой монотонной регулярностью, что сам уже не замечал. Он крал книги, выкапывал свежие трупы и по необходимости убивал людей. Он совершал мелкие проступки с той же легкостью, с какой дышал, а серьезные преступления едва ли вызывали бо́льшие затруднения. В строго юридическом смысле – то есть, полагая, что преступник это тот, кто совершает преступления, – Кабал был им. И получалось у него хорошо. Его редко ловили, никогда не приводили приговор в исполнение, что, в общем, было кстати, ведь в большинстве случаев приговоры включали виселицу, топор и прочие смертные казни. Вполне логично было предположить, что он профессиональный преступник.
Но вот он сидит напротив настоящего преступника, афериста со стажем, сделавшего на этом карьеру, и этот человек вызывает у него отвращение. Кабал нарушал законы и совершал преступления во имя одной единственной прекрасной славной цели – победить смерть. Больше он ничего не хотел. Деньги для него ничего не значили. Он просто хотел быть первым, последним и величайшим врагом смерти от лица человечества.
Моретти же важны были деньги. И власть. Он впивался в людей, как и сотни тысяч, миллионы других паразитов по всему миру. Кабал представил себе море отвратительных пиявок сродни Моретти, как они накатываются волной и как он сам, едва различимый, тонет в этом море.
Моретти ждал, когда Кабал прервет затянувшееся молчание.
– Хороша, а? – радостно спросил он.
Кабал проигнорировал его.
– Кто возлежит с собаками, проснется с блохами, – тихо сказал он. Временами он желал, чтобы у него по-прежнему не было души. С ней было так больно.
– Что? – бормотание Кабала заинтриговало Моретти.
– Мне нужно идти, синьор Моретти, – Кабал резко поднялся и стал собираться.
– Великие дела ждут? Послушай, старина, если затеял игру, я – надежный партнер. Спроси любого.
Кабал замер, пристально посмотрел на него, и тот внезапно почувствовал, что его предложение было поспешным.
– Моя игра, Моретти, не для таких, как вы. В следующие несколько часов я намереваюсь лгать и красть не ради материальной наживы. Затем мне, скорее всего, придется убить несколько человек просто потому, что они раздражают меня своими действиями, и я решил, что не позволю им заниматься этим впредь. По опыту могу сказать: смерть – прекрасное профилактическое средство.
Моретти, который до сих пор слышал термин «профилактический» лишь в одном контексте, побледнел.
– Бог мой! – воскликнул он.