Он намеренно часто проходил мимо земельных участков Василе Бачу. Прикидывал на глаз, смотрел, хорошо ли они обработаны, и досадовал, видя огрехи. Он считал себя их хозяином и строил планы, как запашет один из покосов, а такой-то кукурузник засеет клевером…
В одно хмурое утро он вышел с плугом вспахать кукурузный клин, который весной собирался засеять пшеницей. Самая пора для зяби уже прошла. Но так как у них была только одна корова, ему всегда приходилось ждать, пока управятся другие, чтобы позаимствовать скотину и обработать свою землю.
Клин был узкий — тоже остаток от приличной полосы, половину которой Гланеташу в свое время продал Думитру Моаркэшу, а от него она потом попала к Симиону Лунгу. Впрочем, и теперь оба клина отделяла лишь борозда глубже и шире обычной.
Ион приостановил скотину с плугом, приготовясь работать. Глаза его так и блуждали по делянке Симиона Лунгу, которая прежде принадлежала им. Кругом на пашнях было безлюдно.
— А, хоть одну борозду своей землицы отберу! — надумал он, и лицо у него вспыхнуло от неудержимого желания.
Потом он быстро всадил плуг в клин соседа, по другую сторону борозды, и начал пропахивать новую межину. Желтоватая глинистая земля поскрипывала, отваливалась, лоснясь, тугими комьями. Ион упрямо сжимал рукоятки плуга, глубоко вдавливая лемех в грудь земли, шляпа у него съехала на затылок, лоб взмок от пота и лихорадочного возбуждения. Он мягко и настойчиво погонял коров, и они тянули изо всех сил, выгибая хребты.
Когда он проложил новую межу и перепахал несколько борозд на участке Симиона, стерев старую границу, он глубоко и облегченно вздохнул. Теперь нечего бояться. Сердце его трепетало от радости, что у него прибыло земли. Три-четыре борозды не ахти сколько, Симион даже и не заметит.
В завтрак он пустил скотину на соседние поля, а сам сел закусить; ему было привольно и радостно, и все мысли обращались только к этим новым бороздам… Когда он уже доедал, увидел Симиона Лунгу, который тоже пришел вспахивать свою делянку. Ион вздрогнул.
«Заметит», — сказал он себе с тревожной усмешкой.
Действительно, Симион увидел, что его полоска стала поуже, и начал ругаться, не глядя в сторону Иона, как будто не приметил его. Ион тоже притворился, что не слышит брани, и стал тщательно собирать кусочки хлеба в тряпицу, обчищая их и подолгу разглядывая, точно был поглощен глубокими размышлениями. И только когда Симион пошел прямо на него с кнутом в руке, крича и по всячески обзывая его, он быстро завернул остатки еды, сунул их в котомку и поднялся на ноги.
Вмиг завязалась стычка. Ион клялся всеми святыми, что он пробороздил межу только потому, что ее и не опознаешь, но что он провел ее на старом месте. Симион, бранясь, повел его между полосками, показал, что он нарочно впахался в его землю, заставил вместе с ним промерить шагами ширину участков и слово за слово раскричался на него:
— Половину полоски отнял у меня, мошенник!
Ион, видя, что уговорами Симиона не проймешь, перешел на брань, а потом, чтобы не остаться в долгу, ринулся на него с кулаками.
Полчаса они дрались как осатанелые, раздирая друг на друге рубахи, царапая лица. Разнять их было некому, и утихомирила их только усталость. Тогда оба принялись за работу, так и переругиваясь весь день. Симион Лунгу поклялся своими детьми, что притянет его к суду и не отступится до тех пор, пока не упечет его в тюрьму, пускай даже сам босым останется, зато Ион будет знать, как в другой раз впахиваться в чужую землю, обижать честных людей. Ион на это только презрительно плюнул, крича, что ему и сам бог не страшен…
Каждый вечер семья Хердели обсуждала во всех подробностях восьмидесятое письмо. Учитель хотел ответить Пинте без промедлений, Лаура настаивала, чтобы ее хоть до понедельника оставили в покое: в воскресенье к ней придут подруги из Армадии, и ей вовсе не хочется отравлять себе настроение. Родители возражали, что до понедельника слишком долго ждать, нельзя опаздывать с ответом в таком важном деле. И потом, какое отношение имеют ее подруги к ответу Пинте? Напротив, она должна гордиться, что у нее такой превосходный жених и что она скоро выйдет замуж… Лаура приходила в отчаяние, грозилась утопиться в колодце, если они хоть одним словом обмолвятся девушкам о дерзости Пинти… Ее угроза до крайности возмутила г-жу Херделю, и она потом часа два подряд бранила дочь, а уж она, как никто, умела придумывать и нанизывать самые разнообразные материнские нарекания…
И все-таки Лаура вышла победительницей. После всех борений, выстраданных ею в слезах, настало долгожданное воскресенье, которое должно было решить ее судьбу…