Приготовления к нему были немалые. Девицы трудились всю субботу: напекли три сорта пирожных, куличей, потом топили молоко, чтобы оно стало гуще и побольше было бы пенок, потом убрали везде и переставили мебель в гостиной-спальне… Вечером Лаура выгладила платья себе и Гигице, проливая горькие слезы, ибо старики даже и тут не отставали от нее со своим Пинтей.
Зато воскресное утро принесло им радость. Дождь, державший их в страхе всю неделю, за ночь перестал. Резкий ветер прекрасно подсушил дорогу, а в полдень из-за туч проглянуло осеннее солнце, разливая тепло и отраду.
Всю первую половину дня Лаура и Гиги изнывали от волненья. Они то и дело что-нибудь поправляли или в гостиной, или в двух других комнатах, а озабоченная Лаура время от времени спрашивала Гиги:
— Как ты думаешь, крошка, придет?
— Придет, у меня верное предчувствие, — отвечала Гиги, преисполненная серьезности.
Лаура благодарно целовала ее, потому что речь шла об Ауреле.
Приемы устраивались каждое воскресенье поочередно у кого-нибудь из барышень, принадлежавших к «образованному обществу» окрестных сел. Все они были близкими подругами и составляли особый круг, для которого такие встречи, а также октябрьский бал и февральский танцевальный вечер, устраиваемые учителями и воспитанниками лицея в Армадии, были высшим развлечением. Кавалеров обычно не звали. Однако, по негласному уговору, хозяйка приглашала юношу, который особенно настойчиво ухаживал за ней, и для всех это было приятным сюрпризом. Лаура еще в прошлое воскресенье сказала Аурелу, что следующая встреча будет у нее и что она его ждет. Он пообещал непременно прийти, но из-за дождей они с тех пор так и не виделись, и она беспокоилась, что он позабыл и не придет, а это могло вызвать всякие кривотолки…
В третьем часу Лаура и Гиги сели на балконе в ожидании гостей. Лаура дрожала от волнения из-за Аурела. Она всем сердцем желала, чтобы он пришел раньше девиц, тогда они могли бы свободно поговорить вдвоем хоть несколько минут. Она должна сообщить ему о дерзости Пинти и спросить его совета. Ответ Аурела решит ее судьбу. Одно его слово придаст ей силы устоять перед любыми искушениями…
Через час на повороте подле Чертовых круч показались девицы из Армадии. Они шли пешком, как и всегда, смеялись, шалили и нисколько не торопились. Лаура и Гиги вышли их встречать, бурно расцеловались с ними, как будто не видались целую вечность, потом взялись под руки и, щебеча, вошли во двор. Херделя, читавший под деревом старую газету, галантно привстал и приветствовал их стариковскими шуточками. Все шумно расхохотались. На галерее сидела мать семейства и бормотала молитвы по истрепанному, засаленному молитвеннику, сохранившемуся от времен ее славы. Все девицы приложились к ее руке, а она чмокнула каждую в щеку, но не встала, не улыбнулась и не ответила на обычные вопросы. Г-жа Херделя неодобрительно смотрела на их сборища прежде всего потому, что в ее время подобных несерьезных затей не было, да и потом тратились деньги на пустое баловство, когда они так нужны.
В гостиной девицы прошествовали перед зеркалом, между окон, поправляя кто непокорный локон, кто чуть запудренную бровь, кто ленточку на платье. Они немножко устали с дороги, но не умолкали ни на минуту. Говорили все разом, напевали, смеялись… Когда они приутихли, Гиги упорхнула позаботиться о кофе с молоком и о пирожных, как у них было уговорено с Лаурой.
На софе в углу, этом почетном месте у Херделей, восседала Эльвира, дочь доктора Филипою, за которой единодушно признавалось первенство и с которой Лаура была особенно близка.
— А наш поэт? — спросила Эльвира с легкой дрожью в голосе, ибо она втайне любила Титу и страдала оттого, что он не обращал на нее внимания и ухаживал за Лукрецией Драгу.
— Его нет дома, милая Эльвирика, — ответила Лаура с сожалением, означавшим, что она понимает и разделяет ее страдания. — Ты знаешь, он работает очень нерегулярно, но когда на него находит вдохновение, ему необходима абсолютная тишина, иначе он просто несчастен. Вот и теперь он ушел на старую дорогу, сказал нам, что его осенила чудесная мысль и он непременно должен запечатлеть ее… Если бы вы там пошли, вы, может быть, и встретили бы его…
— Какая жалость, что мы не пошли по старой дороге! — вздохнула меланхоличная Эльвира… — Мы бы увидели нашего поэта за работой!..
— Ну, что? Разве я не говорила вам, что там лучше? — упрекнула их Маргарета Бобеску, дочь чиновника банка «Аврора», высокая, гибкая, хорошенькая брюнетка с наведенными бровями, сильно напудренная и с ярко накрашенными губами. Из-за того что она красилась и носила шелковые платья, в Армадии говорили, что у нее не все дома.