Да, как видите, она и Высоцкого знает, и вообще по происхождению Пал москвичка, даже в российскую школу успела походить до восьми лет, пока родители не свалили в канадское далёко. Она так и говорит — «в канадское далёко» — и смеется, глядя на Мишанино удивление. Дома-то всё по-русски, Миша; оттуда и песни, и слова. Да и вообще Торонто — русский город, особенно сейчас, знаете, когда из Израиля столько народу приезжает. Только и слышишь на улице, что русский да иврит. Она даже несколько ивритских слов выучила: «тода» — это спасибо, и… Пал сосредоточивается, пытаясь припомнить.
— Слиха, — грустно подсказывает Мишаня.
— Точно! — кричит она восторженно; а откуда Мишаня знает — он что, тоже из Канады?
— Нет, — поникает головой Мишаня. — Увы, не из Канады…
Он, Мишаня, из самого того самого, откуда эти два слова, и Яник — тоже; только им эти слова произносить нельзя, потому как босс запретил. Чтоб не светиться.
— Неужели?
Пал прямо подпрыгивает от восторга. Вот здорово! Она начинает что-то быстро-быстро лопотать Кэрри, которая давно уже в нетерпении дергает ее за рукав, требуя перевода. Отделавшись от Кэрри, она снова набрасывается на Мишаню. Неужели они настоящие израильтяне? Тут, в Турции? Да еще и в Сирию собираются?!
— Шш-ш-ш… — шипит на нее Мишаня и оглядывается.
Ах, да!.. Какая же она дура, совсем забыла; им же нельзя светиться… Да, но как же они хотят получить сирийскую визу?.. Ага, понятно… Ну, вообще…
Пал снова коротко совещается с Кэрри и с крайне серьезным видом поворачивается к Мишане. Есть предложение. Если они, конечно, не против. Это ведь ежу ясно, что им тоже нужен Ирак, а вовсе не Сирия. Сейчас все туда намыливаются. Так вот. У Кэрри есть человек, который переводит через границу, курд. Берет по тысяче долларов с носа. Говорят, это недорого. Хотите — присоединяйтесь; и вам хорошо, и нам спокойнее.
Мишаня пожимает плечами:
— Спасибо, девочки, но это — к Андрею; он у нас все решает. А вот, кстати, и он…
Жабообразная служащая в окошке подозрительно смотрит на Яника, по капле выжимающего нужные слова из скудного запаса школьного английского курса.
— Какова цель вашего визита в Сирию?
— Туризм, — рапортует Яник.
— Вы журналист?
— Нет, я студент.
— Я обязана поставить вас в известность, что нелегальное пересечение границы строго преследуется сирийскими законами. Вы журналист?
— Нет, я студент, турист.
Яник подобострастно улыбается. Пожилая бородавчатая жаба качает головой. Она явно не верит ни единому его слову. Вот сейчас выстрелит длинным липким языком и заглотит Яника, как комара. Почему же она тем не менее проштамповывает визу? Поди пойми земноводных…
На улице Яник присоединяется к прочей компании — он последний, только его и ждут; все успешно обвизованные — и Андрей, и Мишаня, и девушки. А Фатиху не надо, ему и так хорошо. Андрей командует парадом. Значит так: сейчас мы подбрасываем девушек в отель, а вечером заезжаем за ними часиков эдак в восемь. О'кей? Надо отпраздновать знакомство. Он как раз знает отличный кабак в Кизилае.
Вечером сидят в ресторане; он вполне европейского вида, хотя, как и предупреждал Андрей, с питьем небогато. Кэрри кокетничает с Беликом; собственно, даже уже и не кокетничает — эта стадия, видимо, пройдена быстро и счастливо, и теперь они, тесно прижавшись, раскачиваются в медленном танце на крохотной полутемной площадке. Мишаня увлечен кебабами и пивом. Покончив с очередной порцией, он вытирает пот мокрой салфеткой и недоуменно смотрит на Пал и Яника:
— А вы чего сидите, как неродные? Яник, не будь букой, потанцуй девушку.
Он подливает себе еще.
— Спасибо, Миша, — говорит Пал и встает, не оставляя Янику выбора. — А то ведь я совсем заскучала. По-моему, молодой человек меня боится. Не бойся, Яник, я тебя не съем. Во всяком случае — не сразу.
Судя по смешливому всплеску в глазах, она хочет добавить еще что-то шутливое, но сдерживается. Чтоб не спугнуть.
Яник неловко поднимается. Весь вечер он непонятным образом напряжен и раздосадован. То есть раздосадован оттого, что непонятно почему напряжен. Раздосадован… напряжен… — тьфу, черт! — между двумя этими состояниями он и телепается битый день с утра, самому надоело. Ясно, что это из-за нее, признайся уже. Конечно, из-за нее, и это самое странное. Да кто она такая, чтобы так на нее западать? Он в который раз пробует приземлить ситуацию каким-нибудь залихватски-казарменным оборотом; он даже начинает говорить сам себе: «Подумаешь, телка!..» — но дальше «телки» дело не идет, собственно, и «телка»-то не очень выговаривается, а уж о прочих приземляющих деталях типа «сисек» и «задницы» вообще речи нету — просто язык не слушается; так что желаемого результата ну никак не достичь.