Выбрать главу

— Подожди, — останавливает его Пал. — Не смей называть моих родителей сумасшедшими.

— Да, но ты сама…

— Мне можно, я — страдалица, — отрезает она безжалостным ножом женской логики. — А ты тут ни при чем.

Яник смеется.

— Тогда и мне можно. Я — такой же страдалец, как и ты. Мы с тобой из одного и того же клуба, дорогая Облома. Позволь представиться — я ведь тоже не Яник, я — Ионыч…

И он рассказывает ей свою историю — другую, но очень похожую; они и в самом деле очень похожи — не зря ведь им сейчас так хорошо вместе, на этой крохотной танцплощадке, в этой чужой и чуждой стране, в этом незнакомом анкарийском ресторане, рядом с этими потерявшими всякий стыд Кэрри и Андреем. Где они, кстати? Только что раскачивались тут, в двух шагах, самозабвенно целуясь к вящему смущению целомудренных турецких музыкантов… а, смотри-ка, они уже за столиком… да, собственно, и музыка кончилась… что же мы здесь топчемся?.. вот смех-то… пошли, Ионыч… пошли, Облома… а за Облому — ответишь.

За столом — сонный Мишаня сыто щурится на недоеденный кебаб, рядом возвышается безмолвный Фатих, да Андрей что-то активно обсуждает с Кэрри. Беседа явно деловая — это ясно даже Янику, который вообще-то не в состоянии врубаться в быстрый темп английской речи. О чем они?

— Договариваются, — объясняет ему Пал. — завтра едем в Диярбакыр.

— Вместе?

— Ага.

Ну и слава Богу.

— А почему именно в Диярбакыр?

— А черт его знает. Мишаня, где это?

— Где-то рядом с Сирией, — лениво отвечает Мишаня. — Да и к Ираку близко.

Андрей оглядывается на них и переходит на французский. Теперь у них с Кэрри полный приват. Конспираторы хреновы.

Тем не менее, несмотря на идеальные условия переговоров, заканчиваются они очевидным недовольством обеих сторон. Кэрри надувает губы, а Андрей с досадой хлопает ладонью по столу. Что случилось? После непродолжительного молчания девушки удаляются в дамскую комнату для консультаций.

— Андрей?

— Да ну ее… — неохотно говорит Белик. — Женщины… Ей, видите ли, непременно хочется сделать снимки ночного Хисара. Без этого она умрет несчастной. Все-таки все бабы — дуры, а красивые канадки — в особенности.

— А что тут такого? — не понимает Мишаня. — Давай прямо сейчас подскочим… сколько там?.. десять минут езды… Фатих подвезет. Да и не поздно еще.

— Тьфу! И этот туда же! — Андрей чувствует, что раздражение его и в самом деле выглядит нелогичным, и от этого кипятится еще больше. — Как вы не понимаете: здесь не Канада и не Израиль… А… что с вас взять… дураки непуганые…

Возвращаются Кэрри и Пал. Теперь губы надуты у обеих; они молча усаживаются и с видом оскорбленного достоинства принимаются изучать внутреннее убранство ресторана.

— Яник, — говорит Мишаня. — Поверь пожилому Мишане. Человечество изобрело многие виды наступательного оружия. Против каждого из них в конечном счете находится защита. Против каждого — кроме этого. Этот вид женской атаки еще никогда и никем не отражался. Против этого лома нет приема, и я подозреваю, не будет никогда. И сейчас ты будешь свидетелем очередного подтверждения этому непреложному факту.

Андрей фыркает и сдается.

4.

Старый город Анкары, затаившийся совсем недалеко от помпезной конной статуи Ататюрка, с угрюмой азиатской непреклонностью отрицает европейскую мечту Отца-основателя. Где вы, прямые проспекты и бульвары, парки и стеклобетонные громады? Зачем вы здесь, под черным оттоманским небом, под острым, как нож, лежащим на боку полумесяцем? Ступайте себе прочь в свои глупые европы; здесь вам не место. Истинные хозяева тут они — грубо мощеные улочки покосившихся деревянных домов, византийская цитадель, кривые, как месяц, переулки, пустынный в этот час сельджукский базар да темная полуразрушенная мечеть.

Кэрри впадает в творческий транс; охая и ахая, она мечется от угла к углу, приседает, выбирая ракурс, просит посторониться, пережидает наползшее на месяц облачко, меняет объективы и аппараты и при этом непрестанно щелкает, щелкает, щелкает… Андрей угрюмо наблюдает за ее хаотическими перемещениями; сам он движется довольно скупо; верный Фатих, как привязанный, не отходит от него ни на шаг. Пал и Яник тоже ходят вместе; они больше молчат, лишь изредка обмениваясь незначительными замечаниями: смотри, какой интересный дом… что они, тут совсем не убирают?.. черт, темнотища-то какая… и народу никого, неужели все уже дрыхнут? Мишаня гуляет сам по себе, глазея по сторонам и радуясь вечернему моциону — авось сгинет пара-другая калорий, после стольких-то кебабов.