Обнаженные ягодицы привязываются враскоряку рядом с помостом: кто хочет воткнуть мясо в мясо?.. подходи, пока дают! И подходят, и втыкают, и много их, желающих… Яник закрывает глаза. Площадь ревет звериным рыком, топталовка стонет: «Уу-у-у..», и белая человеческая плоть студенисто подрагивает под руками насильников. Кто еще? — много. Судье надоело ждать, он делает знак помощнику — давай нового. Помощник снова подходит к краю помоста.
— Ты!
Никто не выходит. Почему? Яник поднимает голову. Почему никто не выходит?
— Ты! — палец помощника указывает прямо на него, на Яника. Почему на него, при чем тут он?
— Ты!
Фатих толкает его в бок — иди, это тебя!.. ну иди же!
— Как это? Почему? Я тут ни при чем, я не отсюда…
— Ты ни при чем? — сердится Фатих. — Ты ни при чем? А кто не зашил мне живот, а? Разве я не просил тебя? А ты? А ты убежал. Так что иди на суд, иди, а я посмотрю, как тебя на кол насаживать будут, посмотрю и порадуюсь, да.
Нет-нет, я сейчас проснусь, вот только напрягусь еще немного и проснусь… ну же, просыпайся, просыпайся скорее… С помоста спускаются стражники; расталкивая толпу, они пробираются к Янику, все ближе и ближе, а ему все никак не проснуться… — значит, надо бежать, бежать, бежать. Но и это непросто; он и встает-то через силу, и ноги такие тяжелые — не поднять. Но делать нечего — стража уже совсем рядом, и он бежит, с неимоверным трудом переставляя свои босые растрескавшиеся ноги-коряги.
Он бежит, а площадь тянется за ним сотнями рук — страшных, узловатых, с обрубленными пальцами, хватает за полы рубахи… Площадь вопит и улюлюкает — уу-у-у!.. уу-у-у!.. Яник забегает в переулок, а там почему-то ночь, и турок в кожаной куртке стоит у стены и держит в руках отрезанную человеческую голову с размозженным затылком. Он внимательно рассматривает ее и качает головой.
— Трудно будет починить… — говорит он пробегающему Янику. — Но ничего. Заклеим эпоксидкой, будет как новая.
Яник кивает и бежит изо всех сил — надо миновать его как можно скорее, пока не узнал; но турок оказывается каким-то нескончаемым, и Янику приходится бежать мимо него долго-долго, как вдоль крепостной стены.
Главное — завернуть за угол — вон за тот, главное — успеть. Он добегает до угла и останавливается. Что же ты остановился, Яник? Ты ведь так хотел туда, за угол… — чего боишься? Ага… чего боюсь… — будто не знаете… Он пятится от угла, назад, к турку, к погоне, к страшному помосту… лучше уж туда. Экий ты непостоянный, Яник… ну что ж, мы не гордые — коли ты к нам не хочешь, то мы — сами. Сначала он видит фиолетовую юбку с разводами, а потом уже и ее, давнюю знакомицу, бабку-ёжку. Старуха выходит из-за угла, неся на вытянутых руках сверток в коричневом байковом одеяле с желтой каймою. На! Бери!
— Нет! — кричит Яник и просыпается, судорожно хватая за руки склонившегося над ним испуганного Мишаню.
— Что с тобой, Яник, дружище? Кошмары? Не удивительно — после такого-то денька… хочешь таблетку? У меня есть прекрасное снотворное…
— Нет-нет, Мишаня, спасибо, не надо… Да ты ложись, ложись… я — в порядке…
Яник садится на кровати. Вот ведь какие дела, господин Каган. Вернулся к тебе твой сон — видать, соскучился. Стоило только заикнуться о возвращении домой — и вот он, тут как тут, свеженький, как утро младенца. Шаг вправо, шаг влево — побег, конвой стреляет без предупреждения… Так что не рыпайся.
Яник одевается и выходит из комнаты.
Андрей открывает почти сразу — как видно, ему тоже не спится.
— Что случилось?
— Я передумал, — говорит Яник. — Согласен на твои условия. Сколько ты говорил? Втрое? Годится.
— Ну и чудно. Только зачем ты мне среди ночи об этом сообщаешь? Не мог подождать до утра? Я только-только задремал…
— Не мог, — отвечает Яник.
— Мы ведем наш репортаж с берегов Тигра, из Диярбакыра, города с четырехтысячелетней историей, одного из древнейших на планете Земля. Чего только не видали здешние небеса! Кто только здесь не перебывал! Хетты и митанни, ассирийцы и персы, византийцы и сельджуки… и вот теперь — ваш покорный слуга, собственный корреспондент канала «САС-Ти-Ви», Андрей Белик со товарищи, прошу любить и жаловать!
Андрей делает шутливый полупоклон и ослепительно улыбается объективу Мишаниной камеры. Что и говорить, смотрится он замечательно. Микрофон растет из его руки как ее прямое и естественное продолжение.
— Надеюсь, наш визит причинит древнему городу меньший ущерб, чем тот, что нанесли ему в свое время вышеперечисленные гости… хотя — как знать… Одно несомненно — мы твердо намерены держать вас, дорогие телезрители, в полном курсе относительно происходящего вокруг Ирака, с турецкой стороны этого самого «вокруг». Обещаю вам, мы не будем сидеть на месте, мы возьмем вас в самые горячие места заваривающейся здесь заварушки — туда, где вы еще никогда не бывали в прошлом и вряд ли окажетесь в будущем. Мы собираемся делать это с помощью вот этого микрофона и вот этой камеры, при непосредственном участии оператора Михаила Чернова, техника Ионы Кагана и меня, Андрея Белика, вашего верного собкора на второй иракской войне…