Ты спросишь, зачем им претендовать на столь неприятное родство? Но в том-то и дело, что для них это вовсе не неприятность. Наоборот, они очень гордятся своей связью с царями-разрушителями, царями-садистами, царями-мучителями. Почему? Потому что цари эти — порождение Сатаны, а ему-то, Сатане, йезиды и поклоняются.
Они даже не называют его Сатаной, Шайтаном — по тем же причинам, по которым евреям запрещено произносить полное Имя Бога — чтобы не осквернить Его великой святости. Им нельзя употреблять даже созвучные слова самого невинного значения. Доходит до того, что особо благочестивые избегают любых слов, начинающихся с «ша»… Вместо этого йезиды зовут Сатану «Азазел», а чаще всего — «Таус-Мелек», что значит «ангел-павлин». Вот, взгляни…
Старик обводит рукой маленький холл, и стаи павлинов на стенах согласно покачивают роскошными веерами распущенных хвостов. Ага. Яник возвращает вопросительный взгляд к старому портье. Тот отрицательно качает головой.
— Нет, я не йезид. Иначе бы не рассказывал тебе всего этого. Чужих они в свои тайны не посвящают. А также укорачивают нос тем, кто лезет в чужие дела слишком назойливо… Так что если хочешь услышать действительно хороший совет, то поднимайся сейчас же в номер, собирай вещи и отправляйся в Эрбиль или в Сулейманию. И забудь это слово — йезиды. Жил же ты до этого, не зная о них ничего? Вот и продолжай в том же духе. Этих спектаклей тебе лучше не видеть, не то что выходить на сцену… А друзьям твоим, когда они вернутся, я передам, что ты ждешь их в Эрбиле. Если они, конечно, вернутся…
— Что ты имеешь в виду?
— Как тебе сказать… — старик пожимает плечами. — В этом театре исчезают и актеры, и зрители — даже в мирные времена. А уж во время войны… Не знаю…
— Ладно, — перебивает его Яник. — Твой совет мне понятен. Давай-ка лучше вернемся к йезидам. Ты говоришь, что они поклоняются черту и сильно злодеев уважают. В этом, на мой взгляд, нет ничего страшного: мало ли кто, кого и за что уважает? От уважения пока еще никто не умирал. Другое дело, если они сами злодействуют. Но это как раз-таки кажется мне маловероятным — иначе они бы давно уже по тюрьмам сидели… В течение тысяч лет совершать преступления и оставаться не только безнаказанным, но и неизвестным?.. — как-то не верится.
— Ты прав… в определенном смысле… — кивает старик. — Но правота эта кажущаяся. Видишь ли, Сатана не творит зло самолично. Ему достаточно лишь создать нужные условия, а там уж само пойдет. Он просто пишет пьесу… даже не пишет… — так, намечает в общих чертах. А дальше все делают самые обыкновенные люди. Для того, чтобы убить или украсть, вовсе не нужно быть членом сатанинской секты… Слыхал ли ты про Йезида бен Муавию, второго халифа династии Омейядов? Нет? Любопытная пьеска местного производства, да и к йезидам имеет, как ты понимаешь, самое непосредственное отношение. Настолько, что их даже называют по его имени… Хотя имен у них хватает; «йезиды» — всего лишь одно из них.
Да, так вот… Йезиды рассказывают, что как-то Таус-Мелек наградил пророка Мухаммеда сильнейшей головной болью. Как известно, лучшее лекарство от головной боли — топор и плаха; но это лечение чересчур радикально. Пророк же решил всего-навсего побрить голову наголо, рассудив в своей неизбывной мудрости, что таким образом избавится от боли хотя бы частично. Бритьем головы занимался обычно его помощник по имени Муавия. Муавия происходил из того же племени курейш, что и Мухаммед, но из другого рода — Омейя. Сам же пророк был из рода Хашим, и соперники-омейяды перед тем, как обысламиться, изрядно с ним повоевали.
Ты уж извини, что я забиваю тебе голову этими деталями, но они важны для дальнейшего. Итак, Муавия начал брить пророка. Он делал это с должным благоговением и аккуратностью, как всегда; но под самый конец Сатана толкнул его в локоть, и на голове Мухаммеда образовался неглубокий, но досадный порез. Выступила кровь; красная ниточка быстро родила крупную каплю, а капля поползла в сторону пророчьего виска с недвусмысленным намерением упасть прямо на грешную землю. Этого Муавия не мог допустить. Но поскольку руки его были напрочь заняты бритвой и помазком, а капля ползла на удивление быстро, то ему не оставалось ничего другого, как наклониться и ловко слизнуть ее посредством собственного языка. К его удивлению, немедленно после этого царапина исчезла как не бывала.
Увы, к несчастью цирюльника, пророк был начеку и потребовал объяснений. Муавия честно рассказал, что произошло. В конце концов, он действовал из лучших побуждений… Мухаммед пришел в ужас.