Майор Лившиц, с которым я срочно связался, удивленно поднял брови:
— Шекет, — сказал он, — я просил бы вас не отрывать меня от дела до тех пор, пока задание не будет…
— Задание выполнено, — заявил я. — Лусакры действительно готовят вторжение, это подтвердил начальник их Генерального штаба как его там…
— Доказательства! — потребовал майор, но, согласитесь, у каждого агента есть собственные секреты. К тому же, я был обижен, а обида Ионы Шекета чего-то все-таки стоит.
— Доказательства являются приватной информацией, — любезно сказал я, — и не могут быть представлены без решения комиссии Особого отдела Службы внешней разведки Соединенных…
— Достаточно, — поспешно сказал майор. Он-то знал, что решения комиссии придется ждать не меньше года. — Скажите только: вы уверены?
— Убежден! — отрезал я.
Конечно, майору станет известно, каким способом я добыл нужную информацию, но пусть его программисты поломают головы. Я надеялся, что уж теперь-то получу долгожданный отпуск, но майор думал иначе, и следующее задание не заставило долго ждать.
АХ, КАКОЙ ЗАКАТ!
По-моему, у читателей сложилось впечатление, будто мы, агенты Службы безопасности, только тем и занимались, что куда-то летали, с кем-то встречались, что-то выпытывали, а потом возвращались на Землю и докладывали о полученных сведениях своему начальству. На самом деле всем перечисленным занимаются политики, роли которых нам, конечно, тоже доводилось играть, в этом нет никакой тайны. Гораздо чаще, однако, мы, разведчики, ломали голову не над тем, как заполучить секретную информацию, а над тем, как донести сведения до Земли, не расплескав и не выдав ненароком раньше времени.
Возьмите, к примеру, шаршанов, жителей Шаршана-4, которые изобрели способ выращивания урожая за два с половиной часа и ни с кем не хотели своим «ноу-хау» делиться.
Для профессионального агента (кажется, это был мой коллега Исидор Палес) не составило труда внедриться в шаршанское общество и узнать все, что желали знать на Земле, в Академии сельского хозяйства. Узнать-то он узнал — а как сообщить? Улететь с планеты он не мог, поскольку на Шаршане-4 существует закон: «Всех впускать, никого не выпускать». Передать сведения по радио или иным способом он не мог тоже, поскольку любые сигналы с планеты перехватывались шаршанской службой безопасности. И что было делать? К сожалению, Палес так и не нашел выхода. Насколько мне известно, он и сейчас живет на Шаршане-4, выращивает урожай за два с половиной часа и дожидается случая, чтобы поделиться своим умением с теми, кто посылал его на это опасное задание.
Лично мне тоже пришлось столкнуться с проблемой передачи агентурных данных. Дело было на планете Асурон-68 в системе тройной звезды Асурон. Странная это система, скажу сразу. Сто семнадцать планет обращались по орбитам вокруг всех трех звезд сразу, переходя от одной звезды к другой, то и дело сбиваясь с круговых орбит на эллиптические, а иногда и вовсе вылетая в межзвездное пространство, чтобы вернуться лет этак через миллион с хвостиком. Как могла возникнуть разумная жизнь в таких, мягко говоря, нестабильных условиях? Она и не возникла. На Асуроне-68 лет сорок назад поселились беженцы с Земли — те, кто не принял в свое время протектората Соединенных Штатов Израиля над латиноамериканскими странами. Они прервали всякие контакты с бывшей родиной и принялись создавать оружие, способное выкурить с Земли человечество, чтобы потом вернуться на освободившееся пространство и основать свое государство на манер военных хунт прошлого века.
Агентурный отдел засылал разведчиков, которые ничего не могли узнать, поскольку асуроны изобрели замечательный способ, оберегавший их секреты от внешнего любопытства. Они не были против туризма: пожалуйста, приезжайте, любуйтесь, наши пейзажи — самые красивые и динамичные пейзажи во Вселенной! Но асуроны понимали, что каждый второй турист может оказаться агентом, и потому поставили условие: свою память турист должен оставлять на таможне. На обратном пути ее, конечно, возвращали, но в результате турист покидал Асурон-68, имея в голове в точности то же самое, что копошилось в его мозгах, когда он только сходил с трапа звездолета.
Оставив собственную память на сохранение, турист получал в свое распоряжение временную память, в которой были записаны все маршруты, данные о кемпингах, достопримечательностях и природных особенностях. Отягощенный этими сведениями, турист отправлялся на планету и заполнял голову личными впечатлениями. Месяц спустя он возвращался на таможню, где оставлял временную память, получая назад собственную.
Вы можете спросить: какой смысл в такой поездке, если, вернувшись домой, турист не может вспомнить абсолютно ничего из того, что видел? Так я вам скажу: впечатления не стирались. Эмоции сохранялись, и это было действительно замечательные эмоции, причем у каждого свои. Посетив Асурон и ровно ничего не помня из увиденного, турист возвращался, наполненный таким количеством впечатлений, что весь год затем чувствовал подъем сил и желание творить на пользу общества.
Я прибыл на Асурон-68 под видом обычного туриста и не без сожаления оставил свою богатую память на хранение в таможенной службе космопорта. Если бы я действительно был туристом, купившим круиз, то следующим моим воспоминанием было бы, как я получаю свою память обратно. Но я-то выполнял секретное задание и перед полетом прошел не просто инструктаж, а полную психическую переделку. Мне изменили инстинкты. Такое умеют делать только у нас, в Агентурном отделе. Я заполучил инстинкт, который чрезвычайно полезен в работе разведчика: неудержимое желание узнать то, чего никому знать не положено. Мне могли стереть память, могли навязать новые воспоминания, но никто не был в силах покуситься на основные инстинкты и рефлексы, делающие человека личностью.
Вот почему, отправляясь на Асурон-68, я знал наверняка, что, путешествуя по планете, постоянно буду думать о том, где бы узнать что-нибудь такое, чего нет в туристических проспектах. Жаль, конечно, что контролировать свои инстинкты я был не в состоянии, но тут уж ничего не поделаешь — играть приходилось по чужим правилам.
Сдача памяти на хранение заняла минут десять — это была обычная процедура сканирования мозга с последующей записью на голографический кристалл. С другого — туристического — кристалла мне переписали временную память, и я вышел из здания космопорта, точно помня, что в прошлое мое посещение Асурона-68 я был в восторге от маршрута, пролегавшего в горах Шунги-Парга. Туда я и отправился, но, не доехав даже до городской окраины Асурона-центрального, сошел с тропы, потому что инстинкт подсказал мне: здесь я могу узнать нечто такое, что мне очень пригодится.
Вы спросите, конечно: откуда я могу помнить, что происходило со мной на Асуроне-68, если временную память мне, как водится, стерли на таможне при возвращении? Я вам скажу: кроме обычной — долговременной и кратковременной — памяти у человека есть и память инстинкта, ее-то никто у меня на хранение не забирал и забрать не мог. Разумеется, инстинктивная память специфична. Вернувшись домой, я не помнил ровно ничего из пейзажей Асуроно-68, но инстинкты любопытства и самосохранения подсказывали мне, как я действовал в тех случаях, когда либо обнаруживал то, что могло составить для меня профессиональный интерес, либо пытался скрыться от преследования, спасая свою жизнь. Многого инстинктивная память не сохраняет, но кое-что остается.
Так вот, через две недели после начала путешествия я знал, каким именно способом асуроны собирались завоевывать Землю. Никто от меня этого, судя по всему, не скрывал, поскольку каждый асурон знал, что я забуду все на свете, когда вернусь в космопорт.
Что ж, узнать-то я узнал, но как теперь сохранить информацию? Я ведь действительно все должен был забыть! И забыл, конечно, таможенники свое дело знали.
Чисто инстинктивно все оставшееся до возвращения время я, по-видимому, потратил на то, чтобы найти способ передать на Землю полученную мной информацию. Записать? Элементарно, но все записные книжки, блокноты, диски и любые другие носители информации на таможне изымались и заменялись стандартными туристическими буклетами, от которых, как вы понимаете, для меня не было никакой пользы.