В 1940 году вышел сборник «Из шести книг», но очень ограниченно. 8 мая он был подписан в печать в Ленинградском отделении издательства «Советский писатель», 20 мая Ахматова получила сигнальный экземпляр, через несколько дней сборник был выпущен и поступил в ленинградскую Книжную лавку писателей. «По записи роздали писателям 300 экземпляров, на прилавок не положили ни одного», — вспоминала Лидия Чуковская[64].
Сборник «Из шести книг» попадает в руки вернувшейся из эмиграции Марины Цветаевой — и Цветаева не принимает эту книгу, как и не понимает того, что осталось за ее пределами. «Вчера прочла — перечла — почти всю книгу Ахматовой и — старо, слабо. Часто (плохая и верная примета) совсем слабые концы, входящие (и сводящие) на нет. Испорчено стихотворение о жене Лота. Нужно было дать либо себя — ею, либо ее — собою, но — не двух (тогда была бы одна: она)»[65].
Речь — о стихотворении Ахматовой «Лотова жена». Одном из лучших ее стихотворений — и одном из текстов, повлиявших на Иосифа Бродского. Почему же Цветаева так недооценивает его, называя «испорченным»?
Вот это стихотворение:
Лотова жена
Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом
«Вопреки традиции Ахматова не только не делает героиню свидетельницей катастрофы, но и вызывающе мотивирует ее оглядку привязанностью к обреченному городу»[66], — пишет М. Б. Мейлах об этом стихотворении.
Между прочим, одна из американских студенток Бродского вспоминала, как в классе он разбирал «Лотову жену». «Говоря об этом стихотворении, он заметил: „Здесь есть изящный скрытый смысл“ и пояснил, что поскольку женщина — это душа мужчины, душа Лота осталась у него позади. „Лот следует воле Бога, — пояснил Бродский, — следуя за ангелом, но на самом деле его душа остается позади. Что хорошо для Бога — не всегда хорошо для человека. В любом случае человек не понимает своего Бога“»[67].
Конечно, «Лотова жена» прежде всего связана с осмыслением Ахматовой своей позиции по отношению к эмиграции, отраженной и в ряде других текстов (особенно в «Не с теми я, кто бросил землю…»). Аманда Хейт замечает: «Сочувствие поэта Лотовой жене, по-видимому, также не является оправданием ее поступка, как сочувствие оказавшимся в изгнании не означает оправдания эмиграции <…> Со временем осуждение всех, кто покинул родину, отступило перед милосердным всепониманием, нашедшим отражение в „Поэме без героя“, что „Настоящий Двадцатый Век“ и ей, и ее современникам навязал роли, которые они обязаны сыграть до конца»[68].
Эта симпатия к библейской героине оказывается более понятной в контексте всего творчества Ахматовой: «„оглядка“ Лотовой жены является прообразом взгляда самой поэтессы, которая в своем позднем творчестве оглядывается на свою прошлую жизнь»[69]. Цветаевой не хватает в этом стихотворении лирического накала и проживания жизни героини как своей, Ахматова же дает отстраненный взгляд, столь характерный для ее поздней манеры и связанный с ее способом переживать трагический опыт — способом, который будет описан в «Реквиеме»:
Ахматова подверглась внутреннему изгнанию. С 1925-го до 1940 года в Советском Союзе не было напечатано ни одного ее стихотворения — сама она считала, что партийные органы наложили неофициальный запрет на ее публикации[70]. Все это время она продолжала писать, но стихов стало меньше. Причины понятны. Тридцатые стали годами террора, когда многие из писателей и поэтов, друзей Ахматовой, были уничтожены сталинской репрессивной машиной, а сама она — изолирована от читателя.
66
67
69