Главным ее собеседником, с которым она часами говорит о Данте, в моменты нечастых встреч становится Осип Мандельштам. Эмма Герштейн вспоминает: «С Осипом Эмильевичем у Анны Андреевны были свои отдельные разговоры <…> с детским увлечением они читали вслух по-итальянски „Божественную комедию“. Вернее, не читали, а как бы разыгрывали в лицах, и Анна Андреевна стеснялась невольно вырывавшегося у нее восторга»[76].
Сама Ахматова вспоминает: «В 1933 году Мандельштамы приехали в Ленинград по чьему-то приглашению. Они остановились в Европейской гостинице. У Осипа было два вечера. Он только что выучил итальянский язык и бредил Дантом, читая наизусть страницами. Мы стали говорить о „Чистилище“, и я прочла кусок из XXX песни (явление Беатриче) <…> Осип заплакал. Я испугалась — „что такое?“ — „Нет, ничего, только эти слова и вашим голосом“»[77].
Вот терцины из XXX песни «Чистилища», о которых идет речь (в переводе М. Лозинского):
Это место «Божественной комедии» было любимым у Ахматовой и Мандельштама, его Ахматова цитирует в своем выступлении на вечере, посвященном Данте: «Это явление навеки, и до сих пор перед всем миром она стоит под белым покрывалом, подпоясанная оливковой ветвью, в платье цвета живого огня и в зеленом плаще»[78].
Кстати, эту же любимую ахматовскую цитату из Данте Бродский имеет в виду, когда в стихотворении «Развивая Платона» описывает утопический город, в котором можно увидеть реальные черты Петербурга/Ленинграда и безошибочно опознать образ неназванной Ахматовой:
О разговорах Мандельштама и Ахматовой, в которых они обсуждали Данте, вспоминают и другие мемуаристы. Этот взаимный интерес вылился в творчестве обоих в ставшие классическими тексты. У Мандельштама — большое эссе «Разговор о Данте», у Ахматовой — стихотворение «Данте», которое она написала в 1936 году. Что примечательно — в августе.
Данте
Il mio bel San Giovanni{1}.
Это не просто стихотворение об итальянском поэте. Поставленная под текстом дата отсылает нас к истории ахматовского интереса к Данте, к беседам с Осипом Мандельштамом в 1933 году, вскоре после того, как он написал «Разговор о Данте», и к последующей ссылке Мандельштама в Воронеж[79]. «Дикий вопль судьбы» также применим к изгнаннику Данте, как и к изгнаннику Мандельштаму, и Ахматова, говоря об одном поэте, отсылает нас к судьбе другого. Подобную тактику впоследствии использует Бродский в «Декабре во Флоренции».
78
79