Трудности возникали и в связи с «уругвайским представительством» от виноторговой фирмы Космелли. Фирма уже имела в аргентинской столице своего агента, и потому активная коммерческая деятельность Григулевича под этой «крышей» распространялась только на небольшие провинциальные города.
Для наведения справок о некоторых друзьях из интербригады Григулевич февральским днем 1941 года навестил писателя Кордобу Итурбуру, с которым познакомился в Испании. Высокий лоб, гладко зачесанные волосы, живые глаза, обостренная реакция на затронутые в разговоре политические темы. Писателю не нравилось то, что творилось в стране. «Нацисты наступают, — то и дело повторял он. — Наши аргентинские генералы окончательно обезумели. Они скоро заставят нас приветствовать друг друга криком “Хайль Гитлер!” И пошлют воевать в Европу, чтобы помочь фашистам не говяжьей тушенкой, а пушечным мясом…»
Итурбуру подарил Иосифу свою книгу очерков «Испания под командованием народа», в которой в повышенном эмоциональном ключе, но честно описывались события гражданской войны, ее успехи и поражения. Иосифа поразило, насколько были близки по интонации и пафосу очерки Кордобы Итурбуру и репортажи советских журналистов Кольцова и Эренбурга. Наверное, иначе и быть не могло. Иосиф нашел в книге много знакомых имен: Андре Мальро, Людвиг Ренн, Густаво Дюран, Армандо Кантони, Давид Сикейрос. Их лица всплывали в памяти, и Григулевич словно вернулся в те времена, когда в Европе начиналась первая серьезная схватка с международным фашизмом. Она была проиграна, но это временное поражение. Реванш не за горами.
В апреле в Буэнос-Айрес прибыли морем братья Ареналь и Пухоль. Война внесла коррективы в их планы. На Кубе разворачи
валась охота за нацистскими шпионами. Сначала британская разведка — Сикрет интеллидженс сервис (СИС) — взялась за выявление абверовских агентов. Потом, несмотря на заявленный нейтралитет Соединенных Штатов, к этой работе подключились американцы. Всякий путешественник, который не мог внятно объяснить цели своей поездки, вызывал подозрение. Именно поэтому боевиков после тщательной подготовки «эвакуировали» с острова. Нелегальный сотрудник «Кельт» прибыл в Гавану специально для решения этой задачи.
Григулевич встретил товарищей в порту. С первого взгляда стало ясно, что с ними не все в порядке. Действительно, как рассказал Леопольдо, Луис и Антонио нуждались в постоянном контроле. Больше всего товарища «Кельта» в Гаване беспокоил Луис, который после мексиканских событий находился в депрессивном состоянии. Он не покидал конспиративную квартиру, окно которой выходило на Малекон, часами недвижно лежал на кровати, ел через силу и почти не притрагивался к рому, который, по утверждению Пухоля, обладал хорошим «анестезирующим эффектом». Сам Антонио поглощал алкоголь в невероятных количествах и всегда находил возможность пополнить его запасы.
Иосиф поселил друзей в заранее подобранные номера пансионата на авениде Альвеар, скуповато снабдил деньгами, провел инструктаж на тему «как прожить в Аргентине, не привлекая к себе внимания». Вновь прибывшим надо было менять «книжки», оседать в Буэнос-Айресе на неопределенное время, подыскивать работу. В той прощальной инструктивной беседе на окраине Мехико, когда Григулевич готовился к отъезду, «Том» предупредил Иосифа:
«Не позволяй парням бить баклуши. Койоакан был тяжким испытанием. Они — не профессионалы. Если ты их не займешь делом, кто-то может сорваться. Не балуй их деньгами. Пусть зарабатывают сами. Борьба за выживание, знаешь ли, здорово отвлекает от рефлексий и комплексов».
В первые недели после приезда «команды» Иосиф не раз вспоминал эти слова «Тома». Луис с трудом выходил из затянувшейся прострации. Пухоль капризничал, считая, что участием в операции «Утка» заработал себе пенсию на всю жизнь. Пожалуй, только Леопольдо держался молодцом. После периода летних отпусков, когда «весь Буэнос-Айрес» перемещался на пляжи Мар-дель-Платы, Монтевидео, Пунта-дель-Эсте и тихоокеанского побережья Чили, в аргентинской столице стала набирать обороты светская жизнь. Леопольдо с удовольствием погрузился в нее. Он не пропускал премьер в театре Колон, посещал художественные выставки, вечера модных литераторов, дипломатические мероприятия, если туда удавалось попасть. Чаще всего так и было: выручал безукоризненный английский язык.
Его элегантность и непременная улыбка, как бы демонстрирующая: «у меня все в полном порядке», — пришлись очень кстати в Буэнос-Айресе. Леопольдо было легко принять за одного из тех «портеньо», что беззаботно фланировали по бульвару Флорида. Зарабатывал он репетиторством, давая уроки английского языка юнцам из богатых домов в Бельграно.
На очередном вернисаже Леопольдо познакомился с чилийским художником Раулем Мантеолой, который приехал в Буэнос-Айрес «за птицей счастья» и, благодаря упорству, таланту и харизме, сумел ухватить ее за сверкающие золотые перья. Мантеола прославился акварельными и гуашевыми портретами хорошеньких женщин. Выполненные им портреты украшали обложки иллюстрированных журналов. Основными клиентками Мантеолы были светские львицы, которым художник льстил своим творчеством без зазрения совести.
В разговорах с Мантеолой, несомненным представителем буржуазной формулы «искусство для искусства», Леопольдо старался не травмировать его гипертрофированное артистическое ego беспощадными формулировками из учебников марксисткой эстетики. Сам Леопольдо полностью разделял взгляды Сикейроса и художников его круга на классово-революционную направленность искусства.
«Это не творчество, — возмущался Леопольдо, рассказывая Иосифу о своих визитах к Мантеоле. — Это косметический салон. Ты когда-нибудь видел художника без пятен краски на руках? У Мантеолы они чистенькие, как у младенца!» Но посещать Рауля Леопольдо не перестал, потому что в ателье модного мастера на улице Санта-Фе было всегда тесно от привлекательных визитерш.
О быстротечных романах Леопольдо, возникших в атмосфере «искусства для искусства», история умалчивает. Однако одно его знакомство, не имевшее лирической подоплеки, оказалось полезным. Однажды «на огонек» к Раулю заглянула чилийская писательница Марта Брунет[37]. Заглянула не одна, а в сопровождении Антонио Кинтаны, профессионального фотографа, тоже чилийца, который весь вечер выпытывал у Мантеолы, какими именно заклинаниями ему удается привораживать самых богатых женщин Буэнос-Айреса.
Леопольдо пригласил чилийскую парочку в кафе. Он уже знал, что Марта работает в консульстве Чили, что Антонио — ее интимный друг, и догадался по некоторым репликам, что они — по политическим взглядам — близки к коммунистам. Леопольдо поведал им свою кубинскую легенду, сказал, что путешествует по Южной Америке, намереваясь затеять торговое дело.
«Самое главное — не ошибиться в выборе страны, чтобы укорениться, — сказал Леопольдо. — Кубинские товары — это ром, сахар, сигары, диктаторы…»
Его собеседники рассмеялись. Марта сняла затемненные очки — у нее с детства было плохое зрение, — протерла платком стекла и высказала свое мнение:
«В Аргентине ты напрасно теряешь время. Тут есть все. А в Чили твой тропический товар придется кстати, особенно ром. Зимы у нас холодные».
В то время Ареналь не собирался в Чили даже в качестве туриста, но знакомство с Мартой и Антонио продолжил. Сорокалетняя писательница была сторонницей Народного фронта, участвовала в президентской кампании Педро Агирре Серды, за что и была поощрена назначением на консульскую работу. Творческая судьба ее сложилась удачно. Совсем молодой она опубликовала роман «В глубь горы», и критика назвала ее «чилийским Горьким». Марта самозабвенно участвовала в акциях солидарности с республиканской Испанией и потому приобрела репутацию «красной интеллектуалки».
37
Марта Брунет Каравес родилась в городе Чильяне в 1897 году. Первые рассказы опубликовала в городской газете «Ла Дискусьон». Находилась на консульской и дипломатической работе в Аргентине, Бразилии, Уругвае. В 1953 году была избрана президентом Ассоциации писателей Чили. В 1962-м — президентом Пен-клуба страны. В 1961 году ей была присвоена Национальная премия Чили по литературе. К концу жизни практически ослепла, несмотря на многочисленные операции. Умерла в 1967 году в Монтевидео от сердечного приступа.