Гитлер держал его за пазухой на случай неожиданного удара — опять же по Москве. Но… Очевидно, перепланировал. Это стиль Гитлера. Неожиданность. И дезы, возможно, не было. Никакой. Гитлер принял решение внезапно, на совещаниях высшего командования в Полтаве и Виннице. Мы даже знаем, что он сказал: «Шестая армия — это такая сила, с которой можно штурмовать небо!» Армией командует опытный генерал. Бывший генерал-квартирмейстер Паулюс… А сюда, возможно, прибудет фельдмаршал Клюге. Клюге, насколько я знаю немецкий, значит «умный», а вот Паулюс — это, по-нашему, Павлов… — Шапошников попытался мрачно ухмыльнуться. — Мне известно, что на Сталинград собираются нацелить два воздушных флота. Сила эта очень… серьезная, других флотов у Гитлера нет. Войска хорошо оснащены, воевать умеют. Не потрепаны в боях. Им будут приданы две дивизии СС. Вывод: на Сталинградском направлении надо срочно создавать новую группировку войск. Новую группу армий. Ибо снимать дивизии с Вязьмы опасно. Удержать же Сталинград можно, только немедленно отправив туда все резервы Ставки. Все…
Шапошников достал платок и стал вытирать облитое потом лицо.
— Товарыщь Жюков? — произнес Сталин.
Жуков поднялся так, как обычно он поднимался на всех совещаниях, хмуроватый, всезнающий, толковый, подбородок с ямочкой, — непререкаем, надежен — знает больше, чем все.
— Считаю: все сказанное здесь верно. Думаю, на обозначенном товарищем Сталиным направлении надо усилить разведку, особенно воздушное наблюдение. Сюда же надо бросить как можно больше бомбардировочной авиации, танковые соединения — само собой. Кроме того, необходимо сразу за Сталинградом создавать Резервный фронт.
— Ви полагаэтэ… чьто Сталынград прыдется сдат? Как Кыев? — уже раздраженно прервал Сталин, прицельно приглядываясь к генералу армии. (Сталин до сих пор не мог простить себе, что, когда Киев пал, армии Кирпоноса не удалось отвести, и его, Сталина, будут вечно упрекать в ошибке. Какая ошибка? Если он, Сталин, приказал сопротивляться до последнего, не сдавать столицу Украины, а Кирпонос вместо этого предпочел застрелиться, и армии, лишенные управления, деморализованные, предпочли сдаться в плен, потеряли боеспособность. Ибо войско, лишенное командования, из хорошего, храброго, умного превращается в мечущуюся, паникующую орду. Бытует мнение: воюет солдат, а командир как бы иной раз помеха. Это мнение тех, кто не воевал. Все взаимосвязано: командир силен солдатами, солдаты — командиром. Этого-то и не было под Киевом. А Кирпоносу, стремительно возведенному в генерал-полковники, самое-самое — командовать бы полком, а выше… дивизию не стоило бы давать…) Все это Сталин мгновенно прокрутил в памяти. И на Жукова упал тот взгляд, которым Сталин словно в самом деле мог испепелить противника.
Но генерал Жуков выдержал этот взгляд, парировав его, и ответил еще более сурово:
— Я не собираюсь сдавать Сталинград. Но предосторожность никогда не бывает лишней. — Он замолчал и сел.
— Товарыщь… Васылэевский…
— Товарищ Сталин… Город, носящий ваше имя, сдать — преступление. Направьте меня командующим на любой участок. Я беру ответственность на себя.
Василевский сел.
Сталин, удовлетворенно затягиваясь трубкой, снова молча ходил по ковру. Ходил взад и вперед, и все ждали, что изречет этот невзрачный, невысокий человек, который тем не менее каждому казался воплощением какой-то особой и будто бы сверхчеловеческой мудрости, провидческого государственного знания (а так оно и было). Он был единственный генсек и предсовнаркома, который умел думать, решать и находить зачастую истинно верные (чтоб не говорить, гениальные) решения, на которые не были способны руководители этой громадной, прекрасной и грешной страны, допустившей Дьявола к хозяйничанью ее просторами. Дьявол еще много лукавого и подлого натворит в этой стране, еще долго его серно-мускусно-чесночный дух будет витать над страной, но БОГ на то и БОГ, что выше и праведнее ЕГО нет силы и сила ЕГО сметет дьявольскую сеть в предсказанное время. И первым (как ни странно это покажется) рванул сеть как раз этот человек (уж человек ли?), ибо нечто сверхъестественное вполне очевидно наполняло его не слишком складное тело. И каждый, кто сейчас смотрел на ходящего Сталина, чувствовал сквозь страх и тревогу невольное уважение и к его простенькому серовато-зеленому кителю, таким же брюкам, заправленным в хромовые поношенные сапоги, лицу, не выражавшему ничего, кроме окаменелой сосредоточенности. Глаза Сталина сейчас уже не желтели, а были темны и глухи.