Когда погибла Надежда, Сталин не мог больше выносить этой окровавленной кремлевской квартиры. И даже Кремля! Квартиру заменили. Прежнюю он милостиво отдал Бухарину, приказав предварительно начинить ее прослушивающей техникой. А Кремль не заменишь. С Кремлем приходилось мириться. Но именно с той поры Сталин стал уезжать ночевать в Кунцево, пренебрегая опасностью покушения. Все, кто называл Сталина трусом, бессовестно лгали. Сталин никогда и нигде не проявлял трусости, иное дело — был предусмотрительно осторожен, и эта мера на его посту была абсолютной необходимостью. Другой необходимостью была его личная разведка — служба безопасности, весь стиль работы которой вмещался в понятия: смотреть и, главное, СЛУШАТЬ!
Это была слушающая разведка. К ней были подключены все квартиры членов Политбюро, весь Кремль, его охрана, Генштаб, квартиры и кабинеты наркомов и маршалов и еще многое, что автору неизвестно. А для удобства ее работы был построен архитектором Иофаном не только громадный дом-комплекс рядом с Кремлем на Берсеневской набережной (впоследствии улице писателя Серафимовича, эпигона Горького). Для этого же строились в тридцатые годы Дома обкомов, Дома «старых большевиков», городки чекистов, милиции, актеров и писателей — все в сказочно короткие сроки. Это были невиданные прежде строения. Благоустроенные. С «паровым отоплением». Постоянной — подумать только! — горячей водой, ванными, балконами, лоджиями-соляриями, площадками для танцев (на которых, правда, никто никогда не танцевал), с комнатами для прислуги. Здесь соблюдался свой ранжир и распорядок: для высших — особые подъезды. И особое прослушивание. Позднее и тоже ударными темпами возведена была рядом с Красной площадью роскошная депутатская гостиница «Москва», знакомая ныне всем по водочной наклейке и тоже надежно прослушиваемая сталинской особой разведкой…
Ягода, фактически очень давно сменивший медленно умирающего Менжинского, сумевшего собрать по заграницам весь букет болезней, где чахотка и астма — лишь малая малость, был человек исключительно здоровый, здоровый настолько, что готов был лезть на любую смазливую бабеху, вплоть до официанток из наркомовской столовой, подобранных, кстати, весьма тщательно. И эта наполненная женщинами, блудом и властью жизнь была так хороша для Генриха Григорьевича, что от полноты этой жизни он любил петь арии из опер (особенно любил Верди), когда был на своей даче в Серебряном бору, впрочем, у Ягоды была не одна дача, не считая еще и специальных апартаментов также на особых чекистских курортах и в здравницах. Но упоение властью никогда не бывает полным, если над тобой все-таки стоит более высокий властитель. И такими, портившими жизнь главному инквизитору были, во-первых, щуплый, похожий на подростка-беспризорника и мелкого вора секретарь ЦК Николай Ежов и, конечно, даже не во вторую очередь, сам Хозяин, которого он откровенно ненавидел. И лишь с великим трудом, напяливая маску послушного лицедея, стараясь не раздразнить до поры, он образцово выполнял повеления этого «вонючего кавказца», как всегда про себя именовал великого вождя. Сталин и в самом деле был из тех мужчин, которые носят при себе свой особый и не всегда приятный запах табака, пота, несвежей одежды, которую они годами не любят менять. Пост Ягоды и впрямь был одним из тех, где мысли о захвате единоличной власти приходят как бы сами собой. Но в случае с Ягодой вступал э силу еще один пункт, еще один человек, которого Ягода считал необходимым убрать в любом случае — Киров. Этот Киров (Костриков) — не то чуваш, не то русский, выживший Зиновьева из его петроградской «вотчины» и пользовавшийся, казалось, абсолютным доверием Хозяина, мог бы стать самым страшным противником, если бы Хозяина удалось уничтожить. Случись такое — тогда немедленно власть в партии, а значит, и в государстве перешла бы не к Генриху Ягоде, а именно к нему, Кирову. Киров уже с конца двадцатых годов выдвинулся на второй пост, и только Кирова на съездах и пленумах встречали вставанием и овацией, как Сталина. Киров ненавидел Троцкого, Зиновьева, Каменева, да и самого Ягоду. Он не раз докладывал Сталину о зверствах эмиссаров Ягоды по отношению к русским ссыльным «кулакам». С женой Киров жил прохладно, не разводился, по-видимому, лишь из-за своего поста, у них не было детей. Не было пленума или Политбюро, где бы Киров, человек жесткий и прямолинейный, не сталкивался с Ягодой. А Кирова, кроме Хозяина, часто поддерживал его давний друг еще по Кавказу — Орджоникидзе… Оба этих «побратима» уже были как бельмо на глазу Генриха Григорьевича.