— Я рад это сделать! — заявил фюрер, театральным жестом приглашая Сталина начать разговор.
Но собеседник помолчал еще некоторое время: Сталин привык так сосредотачиваться. В уме он раскладывал по порядку все моменты встречи.
— Я прибыл на встрэчу… по вашему прэдложению, герр Гитлер, — начал он. — И, навэрное, стоит обсудыть только самоэ важьноэ… Во-пэрвых, вопрос о Прыбалтыке. Ми нэ мэщяли вам занят Полшю, и я с досадой припоминаю столкновэныя нащих войск. Выновныки этого уже наказаны. Я думаю… такие столкновэныя нэ повторятса… Прыбалтыка же… в любом случае будэт занята нашими войскамы. Это зэмли, прынадлэжявшие Россыи эще при Иване Грозном и Петре Великом… Народ сам установыт там совэтскую власт. И это уже… фактычески произошло…
Во-вторых… Ви, господын Гитлэр, должьны ясно прэдставыт, что, эсли Франция и Англия двинут свои войска… на Гэрманыю, ми сможем… по пакту оказыват вам лыщь сырьэвую помощ, но нэ помощ… оружыэм… Нашя армыя эще толко начала пэрэвооруженые. На это нужьны рэсурсы, промышлэнноэ оборудованые. Дэньгы… Со всэм названным у нас… сложьно… (Лгал, лгал: армия уже была готова к удару…) К тому жэ… ми нэ нападающая дэржява… Ми хатэли бы имэт прочный мир… Хаттэли бы имэт полную гарантию, чьто Гэрманыя нэ вмэщяет нас в конфликт.
Трэтый вопрос… Нашэ отношэныэ з Фынляндыэй. Я нэ скрою… Ми хатым вэрнуть Фынляндыю в состав СССР. Вэд ви знаэтэ, чьто Финляндия била в составэ Россыи с 1767 года. Добрая чэтверт, эслы нэ трэт, насэлэныя там — русские… Ми можэм гарантыроват Фынляндыи автономыю, как и ранще, но в прэдэлах нашего Союза… — Сталин приостановился. — И здэс я также хотэл имет полную гарантию вашего… нэвмэщатэльства.
Гитлер молчал. И тогда Сталин добавил:
— В послэднэм случаэ… Ми можэм помоч вам… боэпрыпасами. И эще… Я хотэл бы понят… Почэму ви нэ наступаэте на Францию… Вэд война объявлэна?
Гитлер едва заметно усмехнулся:
— Но французы, похоже, склонны не воевать из-за Польши. Они очень любят вкусно кушать, любят резвиться с девками, и они, как я понял, ждут, что мы их вообще не тронем. Они испытывают МОЕ терпение! — глаза Гитлера холодно блеснули. — Да… Я вообще хотел бы с удовольствием заключить с ними мир, не нагнетая военной истерии. Я готов сделать это хоть сейчас. Мир нужен мне и с Англией. Представьте… Я симпатизирую этой стране. Будь там не эти дураки у власти, они давно и с радостью заключили бы мир со МНОЙ! Ведь я предлагал им и предлагаю сейчас вывести все свои войска из Польши, оставив нам лишь немецкий Данциг и коридор с Восточной Пруссией. Я до сих пор не понимаю ни Чемберлена, ни Черчилля, ни Даладье. Что им нужно? Поляки — наглая нация, которая не хотела понять, что Германия не намерена терпеть унижение своих соотечественников. И вообще, вы сами видите: у меня не было и нет никаких иных целей, кроме собирания немецких земель… Так же, как и у вас, — собирание земель России?
Гитлер говорил с пафосом, и переводчик едва успевал за ним.
— Но раз Франция и Англия решили воевать — они войну получат. Благодаря дружбе с вами, с Россией, мы можем позволить себе их наказать. При этом я еще раз заявляю: я готов подписать мир и уйти из Польши на указанных мной условиях!
Голубые глаза светились как будто абсолютной искренностью.
— Господын Гитлер… Могу ли я задать Вам эще одын… откровэнный вопрос? — начал Сталин и посмотрел на переводчика. (Сталин знал немецкий язык, учил его даже в ссылках, но знал не настолько, чтобы мог свободно объясняться, как Ленин, Крупская, Троцкий, Зиновьев, Бухарин; у тех язык был считай что родной с детства). Именно из-за Старика и его окружения Сталин продолжал тайно учить язык. Но катастрофически не хватало времени, работа съедала все, и он бросил планомерное овладение немецким так же, как занятия философией с этим путаником Стэном, оказавшимся еще и троцкистом… Хотя изучение «дейч» все-таки время от времени возобновлялось, и сейчас Сталин с удовлетворением отметил, что понимает многое, особенно переводчика, потому что фюрер говорил на баварском, точнее, австрийском диалекте, с которым Гитлер и сам старался справиться, занимался с логопедами — и опять как Сталин, который тоже пытался избавиться от своего «кавказского».
— Одын вопрос, — повторил он.
Гитлер изобразил озадаченное внимание — так играют дилетанты-интеллигенты в плохом театре собственных актерств. И вообще, в этом «фюрере», как заметил для себя Сталин, было многовато позерства. Скрыть «игру», хотя бы во что угодно: внимание, расположенность, любезность, участие, гнев, доброжелательность, убедительность, — может только великий актер, актер от бога и, как правило, не играющий в театрах, но играющий постоянно в жизни. Театры же, хочешь не хочешь, заставляют портиться и великого — он начинает актерствовать, и, похоже, неизлечимо… Гитлер же был актером на публику, и публику невзыскательную. Сталин с удовольствием отметил это. Да… Во время этой почти неожиданной, краткой встречи оба жадно изучали друг друга, наслаждаясь находками и открытиями. И одновременно отвращаясь друг от друга. «Азиат… Хитрец… Мерзавец… Ничего арийского… Но сионистского если есть, то мало… Унтерменш… И как ему удалось влезть на пирамиду? Но жесток беспощадно…» Такие примерно выводы-обобщения делал Гитлер, вглядываясь в Сталина, и примерно так же смотрел на «вождя» немецкий переводчик, чистенький, промытый, холодный, переводивший бесстрастно, как машина, и Сталин замечал для себя: немец переводит исключительно точно. Так знать язык мог лишь родившийся в России или Прибалтике.