— Чьто же вы прэдлагаэтэ? Отступат, бэжят до Урала? Сдат Москву? Или эще далше? Мнэ, нам сэчас нужьно точно знат линыю фронта, рубэжи обороны и… пэрэспэктывы остановки их наступления… Вот… карта… покажите члэнам Политбуро… гдэ нэмцы сэйчас.
Оба военных, маршал и генерал армии, стали докладывать как будто уже согласованную картину немецкого наступления с охватом Минска и за Минском. Маршальский шеврон на рукаве Тимошенко внушительно поблескивал, и со стороны могло показаться, что военные обсуждают победную обстановку, а не горестное и никем не предсказанное отступление.
— За Мынском… — обронил Сталин. — Это значыт… Мынск уже абрэчен?
— Да, товарищ Сталин! Минск окружен и сегодня, возможно, уже прекратил сопротивление. Наши войска, чтобы избежать окружения, выводятся и отходят на новые рубежи.
— А нэ бэгут?
— Нет, товарищ Сталин… Войска отходят в порядке… — сказал Тимошенко.
— Отходят… в порадке… — повторил Сталин.
Наступило молчание.
— Товарищ Голиков! Вы слышали отвэты товарыщя Тымошенко и товарыщя Жюкова? И повторят вам нычего нэ надо… Я прыказываю… вам… провэрыть в тэчэние двух дней… В каком порадке отступают войска. И… кто… санкционировал этот порядок. Вы доложите мнэ 1 июля. Врэмя вам назначат… Всо… Ви можете идти…
Генерал Голиков стремительно вышел.
Сталин сказал:
— Итак… Вот мой устный приказ, — он вздохнул. — Эсли Мынск будэт сдан… Последним рубэжем для органызации обороны будэт Смолэнск. От Смоленска до Москвы подать рукой. Всэго двэсти кыломэтров. Я приказываю остановит нэмэцкоэ наступление лубой ценой. Суда будут направлэны армыи с Урала, ыз Сибири, ыз Казахстана… Плюс народное ополчение, дывизии НКВД — всо, чьто наскрэбем… Смолэнск нэ должен быть сдан! И вы, и вы, товарищ Жюков, отвэтите за это головами. Сэйчас я вызвал товарища Мэркулова. Вы знаэте, кто он такой, и я приказываю ему нэмэдлэнно арэстовать и доставит в Москву гэнэралов Павлова, Климовеких, Григорьева, Коробкова и эщэ несколько этих… пораженцев, и даю вам слово: всэх их будут нэмэдлэнно судыть. За такие прэступлэния… мало расстрэла… ЭТО нэ военное поражение… это вапыющее разгильдяйство, вапыющая расхлябанность, вапыющая бэзотвэтствэнност!
Глаза Сталина желто блеснули.
— Я даю вам два, максимум тры… В конце концов пят дней, чтобы наступление немцев было задержано. Любой ценой. Используитэ… всэ рэзэрвы, мобылызуйтэ всэ возможьносты. Авыацию, тэхнику… Всо! Нэмэц должен быт остановлэн! На нас смотрыт вся страна. Народ ждет… Пора понят кажьдому… кто носыт ваэнную форму.
Отпустив Тимошенко и Жукова, Сталин в тот вечер принял еще Микояна, ждавшего приема вместе с Меркуловым и получившего приказ срочно эвакуировать ИЗ СМОЛЕНСКА все предприятия легкой промышленности, способные работать на оборону.
Последним в кабинет Сталина вошел Меркулов, он и получил приказ доставить в Москву руководство Западного фронта, с правом их ареста, а в случае сопротивления — расстрела на месте.
В половине второго ночи 29 июня Сталин сел в свой черный «Паккард», и машины сопровождения в полной темноте покинули Кремль. Сталин ехал спать в Кунцево, хотя дача, вполне известная немецкой разведке и не имеющая бомбоубежища, была куда менее безопасным местом, чем Кремль, где уже с середины тридцатых годов, параллельно с метро, шло строительство настоящего подземного города, не завершенное к началу войны, хотя все-таки убежища были, да и само метро, расположенное рядом с Красной площадью (гостиница «Москва»), планировалось сразу как гигантское, не имеющее равных во всем мире бомбоубежище.
Машины медленно ползли Арбатом, и если кто-нибудь, кроме охранников, не имевших, кстати, даже права без нужды оборачиваться, а тем более беспокоить вождя вопросами, видел бы Сталина сейчас, он увидел бы изможденного, с опавшим лицом старика, с закрытыми глазами сидевшего в позе больного или потерявшего сознание. Это был Сталин-человек, и совсем не тот СТАЛИН, каким он представлялся всем — ЖЕЛЕЗНЫМ, НЕСОКРУШИМЫМ, ВСЕМОГУЩИМ, — впрочем, на людях он привык чувствовать себя таким и был таким, пока не оставался наедине с собою. За годы и годы своей власти, беспощадной борьбы, изощренного расчета и побед над истинными, а то и просто вымышленными, вычисленными врагами он поневоле подчас копил жестокие и совсем жестокие, без души черты «вождя», которые явно подавляли в нем человека, а подчас и совсем вытесняли его.