Сталин приказал дежурному вызвать Валентину Истрину и, когда она появилась в столовой, спросил ее в упор:
— Валэнтына Васыльевна… Ви сабыраэтэс эвакуироваться… из Москвы?
Сталин смотрел с тем прищуром, какой не предвещал ничего доброго, но и как бы не ограничивал Истрину в ответе.
— Товарищ Сталин, Москва — это наш родной дом… А дом надо защищать! — пунцово вспыхнув, неожиданно бойко ответила она.
— Спасыбо… Идытэ, Валэчка, пуст подают ужин… А ми эще побэсэдуэм.
И когда она вышла, добавил:
— Ну вот. Ви слышали голос простых москвичей? МОСКВУ НАДО ЗАЩИЩАТ! И этому должьна быт посвящена вса наша жизн! Всо! Я остаюс здесь. И это я… торжественно… заявляю. Я буду здэс… до побэды. Но я не дэржю ныкого… кто хочет спасат свою жизн…
— Но немцы могут ворваться в Москву… Окружить, — скороговоркой пробормотал Хрущев.
Сталин внимательно посмотрел на него, приостановился, а потом, не теряя размеренного шага, подошел к нему, подхватил под руки и молча повел к двери. Выставив его за дверь, Сталин вернулся к хождению по столовой.
На другой день, когда сотни тысяч москвичей (больше всего женщины, старики и подростки) копали под летящим снегом противотанковые рвы, когда на веревках втягивали на крыши зенитки и бесполезные, в общем, пулеметы, когда вооруженные даже охотничьими ружьями и мелкокалиберками, еще никак не обмундированные отряды ополченцев шли к сборным пунктам у военкоматов и застав, патрули НКВД уже заняли все мосты, тоннели, переезды и перекрестки больших улиц, а совсем устарелые, словно вытащенные из музеев, двухбашенные танки встали на обводах Можайского шоссе.
В небе не стихал гул то ли наших, то ли фашистских самолетов. Но бомбежек не было: бомбить не давала погода с усиливающимся снегом. Сталин с Берия, Щербаковым, Маленковым и генералом Артемьевым то и дело появлялся на улицах, входил в магазины, останавливался на площадях, окруженный охраной и радостно глазевшими, перепуганно-озадаченными москвичами и москвичками. Приветствовал их. И приветствовали его. Почти постоянно слышались крики: «Товарищ Сталин! Когда же будет победа? Когда погоним немцев? Когда наступление?»
— Всо, всо будет! И наступлэние… и побэда…
Это я обещаю. Будэт! А пока — сражяэмса… И помнытэ… Я здесь. Я с вамы. И ныкуда нэ уеду из Москвы!
Кто-то кричал «Ура!». Кидали шапки. Восторженно глазели. Шел снег… А Сталин, в фуражке, в шинели, садился в машину и ехал дальше. В эти дни (и ночами!) его видели всюду. Среди москвичей и москвичек. У ополченцев. На двух оборонных заводах. По шоссе на Владимир, на Можайск и Рязань.
СТАЛИН БЫЛ ЗДЕСЬ. Сталина видела Москва. Слова Сталина передавались из уст в уста. И оборона быстро крепла. В Москве полностью прекратилась паника.
Политбюро заседало ежедневно, а иногда собирались по нескольку раз. Полным ходом шло строительство подземного города под Кремлем. Метро превращалось в гигантское бомбоубежище. На станции «Кировская», самой глубокой и надежной, разместился оперативный отдел Генштаба, временно эвакуированного в Арзамас, но вскоре возвратившегося в Москву. На станции «Маяковская» что-то строили, и поезда, не останавливаясь, шли дальше.
Октябрьскими черными ночами затемненная Москва лежала во мгле, освещаемая лишь краткими вспышками зениток. Да нездешние словно лучи прожекторов щупали снеговые тучи и звезды в их разрывах. Иногда прожекторы сходились в пучок, и тогда в их лучах вспыхивал серебряный самолетик. Взвывали тотчас сирены воздушной тревоги, и тотчас возникал как бы странный собачий лай: гав-гав-гав… гав-гав-гав… Били зенитки среднего пояса обороны. Самолет скрывался, не то сбитый, не то потерянный лучами. И ни у кого не было уверенности: чей это самолет? Однако оборона с воздуха крепла. И фашисты все реже прорывались в центр. Люди — везде люди… Летчики сбрасывали бомбовый груз на окраины, уклонялись от целей. Только отчаянные асы Рихтгоффена прорывались сквозь зенитный заслон к Кремлю. В него попало несколько бомб. Одна пробила потолок Большого театра. Несколько упало на Манежной у гостиницы «Москва», где жили эвакуированные из своих квартир большие писатели и артисты! И где было самое лучшее бомбоубежище с выходом в метро.