Итак, на очереди встали перед Ягодой и компанией либо сам Вождь, либо Киров. Устранить крайне осторожного и подозрительного Сталина было нелегко. Он имел отдельную независимую охрану. И, кроме некоего комиссара Паукера, еврея-парикмахера, выдававшего себя за венгра, иных порученцев у Ягоды не было. А Паукер был отчаянный трус и не шел на риск ради устранения вождя (это и стоило Паукеру жизни вместе с еще несколькими заговорщиками, включая коменданта Кремля Ткалуна и даже друга Сталина Енукидзе).
С 1928 года на Сталина начали готовить покушения. Сначала вооруженный террорист-фанатик Яков Охотников, посланный якобы с поручением к Сталину на первомайскую трибуну. Обезоруженный охраной, он все-таки прорвался сквозь нее, поднялся на мавзолей и ударил Сталина кулаком в затылок. Был схвачен, признан невменяемым, отправлен в дурдом, а впоследствии расстрелян.
В 1933 году не без ведома Ягоды подготовили обвал моста по дороге на озеро Рица, где Сталин, сопровождаемый Берией, тогда секретарем ЦК Грузии, собирался выбрать место для строительства дачи. Второй «Паккард», на котором и должен был ехать вождь, упал в реку. Сталин меж тем, предупрежденный Берией, ехал в предпоследней, четвертой машине и уцелел. И в том же тридцать третьем был обстрелян катер, на котором Сталин и Берия плыли вдоль побережья. Берия заслонил собой Сталина. Катер рванул из зоны обстрела. А стрелявших задержали. Ими оказались пограничники под командой сержанта НКВД Лаврова. Какой был национальности Лавров, автору неизвестно. Арестованные заявили, что стреляли холостыми, чтобы остановить судно, так как катер не значился по документам. По тому, как Ягода старался выгородить Лаврова, было нетрудно заключить: стреляли прицельно, не холостыми — просто не попали. В 37-м посаженного в лагерь сержанта снова судили и расстреляли.
В мае 1934 года террористу-зиновьевцу Богдану было поручено проникнуть в зал на партконференцию и бросить в Сталина гранату. Богдан успешно пронес гранату в зал, но струсил, и взрыва не произошло. На следующий день террорист был найден убитым на своей квартире.
Вероятно, Генрих Григорьевич скрипел зубами. Сталин оставался неуязвим. И тогда Ягода и все иже с ним решили убрать Кирова. Расчет был прост: если даже удастся убить Сталина, генсеком обязательно станет Киров, а тогда Ягоде и компании несдобровать. К тому же было продумано и покушение на Сталина. Кирова убьют в Ленинграде. Сталин поедет на похороны. И тогда… Очередь явно была за Кировым. Ягода просчитал варианты и был доволен: с одной стороны, устранялся опаснейший для него человек, с другой, Ягода знал, что после 17-го съезда Сталин перестал доверять Кирову (если он вообще кому-то доверял!) и, значит, вряд ли будет тяжко преследовать убийц. Кирова предполагалось устранить и без всякого участия его будущего убийцы Леонида Николаева. Вел себя Киров беспечно, часто ходил без охраны, любил работать на публику — простой, душевный, свой, на заводы являлся «без стука», по магазинам ходил, на охоты ездил — за утками на Маркизову лужу. Подослать убийцу не составляло труда, и эту задачу Ягода поручил решить одному из своих особо доверенных — Запорожцу.
Ягода вызвал Запорожца и, глядя на него с обычной своей ухмылочкой — так Ягода смотрел только на «своих» (у него было всего две маски: железной озабоченности — для Сталина и членов Политбюро и этой ласковой под квадратными усами, ободряющей и снисходящей — для «своих»), сказал:
— Есть мнение… — он посмотрел на потолок, на красивую лепнину, как бы показывая взглядом, откуда это «мнение», — направить тебя в Ленинград. Для наведения там порядка… Хозяин недоволен. Ленинград стал рассадником оппозиции, там много сторонников Зиновьева и Троцкого… — Ягода двусмысленно помолчал, но теперь уже не рассматривал потолок, а глядел прямо на Запорожца, на его петлицы с синими ромбами и словно уже мысленно добавлял к двум имеющимся по третьему… — Хозяин недоволен, — повторил он, — и это может стоить головы и тебе, и мне… А я еще хочу подышать воздухом в Серебряном бору и на Озерках. Хочу рыбку половить, рейтузы с баб поснимать. А ты этого не хочешь ли?
Ягода был лютым бабником, и на этой основе находил в Запорожце самого ярого последователя. Оба собирали порнографию, привозили из Германии фильмы, устраивали на дачах совместные просмотры. Вот и сейчас, подойдя к столу, Ягода, ухмыляясь, достал толстую пачку фотографий и подал Запорожцу:
— А? Какие есть! А? — продолжал уже без улыбки: — Так вот… Этот Киров зажал там нашего Медведя, как сопляка. Медведь, конечно, между нами, порядочное фуфло и пьянь. Дело ему поручить нельзя. В бабах запутался, всех секретарш перееб, в загуле постоянно, однако… это, может, и к лучшему. Спихнем в случае на него… В общем… надо сделать так, чтобы он тебе не мешал… А директиву эту о твоем назначении я у Хозяина получу… Киров уже всем намозолил глаза, а Хозяин хочет его отозвать сюда… сделать вторым! Понял, чем это пахнет? Может поставить Кирова прямо над нами, а ЦЕНТР, — тут Ягода невольно понизил голос, — центр считает это недопустимым. Ты сам знаешь, что такое Киров. Он никому ничего не прощает, им и Хозяин не всегда может управлять…
Ягода замолчал и стал рассматривать свои ухоженные руки с розовыми ногтями. За руками и вообще за собой Ягода следил всегда, форма на нем была с иголочки, в шевровые начищенные сапоги можно глядеться, усики подстрижены, нафабрены, ордена солидно посвечивают на коверкотовой гимнастерке.
Хитрый рыжеватый Запорожец вкрадчиво спросил:
— Если я правильно понял, этому человеку не стоит покидать Пальмиру?
Ягода не ответил и как бы мечтательно посмотрел в окно, полузадернутое кремовыми сборчатыми гардинами.
— Но… Медведь может не подчиниться… Я с ним в одном звании…
— Как он может не подчиниться приказу товарища Сталина?! А ты… получишь… новое звание… если все будет в порядке.
— Но… Киров…
— Вот именно… Киров НЕ ДОЛЖЕН НАМ мешать. Подбери людей. Их потом можно… — Ягода сделал вполне понятный жест ладонью. — Не мне тебя учить… Помни: времени у тебя мало. И — вот еще там, в Питере, есть один такой шизик. — Ягода написал на бумажке фамилию, дал прочитать Запорожцу и тут же, положив бумажку в мраморную пепельницу, поджег. — Можно и с ним поработать. В общем, я надеюсь, что Киров не захочет ехать в Москву.
Запорожец пожал протянутую ему мягкую руку.
Человек этот очень много знал и умел. Знал, что в случае прихода Ягоды к власти ему, Запорожцу, будет обеспечен этот роскошный кабинет с кремовыми шторами, камином и портретом Дзержинского над широким кожаным креслом. Знал и то, что у Ягоды есть на случай и полный компромат на него: Запорожец ведь где только не был и даже у Махно успел послужить…
Леонид Васильевич Николаев никогда и не скрывал, что родился для великой цели. Возможно, так и появляются все эти Равальяки, Каракозовы, Халтурины, бомбисты и бомбистки, люди, подобные кометному ряду в системе сложных и до сих пор неясных вселенских сил. И, подобно кометам, большим и малым, несущим финальный шлейф странной памяти, они вторгаются в размеренную жизнь наперерез, являясь из глубины пространства, из ниоткуда, и пропадая в никуда, чтобы опять, столетия спустя, появиться на непредсказуемой орбите, в ином облике, в иное время, снова улететь прочь или столкнуться с размеренной жизнью и, нанеся дикий урон, кануть, оставив эхо потухшего взрыва и долгое содрогание, меняя зачастую эту жизнь Апокалипсисом стихийного бедствия. Нет сомнения, эти кометы вызывали библейские и добиблейские потопы, мировые оледенения и повальную гибель живых существ, и они же были вестниками и причинами людских революций. Нет сомнения…
И у людей, рожденных под кометным знаком, та же злая, несущая гибель энергия. Она ведет их с пеленок, когда в садистской сладости свершаемого зла, дурной и своенравной дикости они находят житейскую цель и даже самоопределение.