«Мир — народам», «земля — крестьянам», «заводы — рабочим», «нациям — право на самоопределение» и «власть — Советам» были вначале всего лишь лозунгами (причём зачастую перекликающимися с лозунгами социалистов-революционеров), нещадно эксплуатируя которые, большевики смогли привлечь на свою сторону значительную часть политически активного населения — и обеспечить благожелательный нейтралитет населения, политически пассивного. Но на следующее же утро после достопамятного выстрела «Авроры» эти лозунги потребовалось превратить в реальную политику — что оказалось довольно трудно (а кое-что и невозможно, но об этом позже).
Причем технология удержания власти должна была быть выработана, как минимум, в двух вариантах — ибо царская Россия, управлять которой взялись большевики, была страной, во-первых, крестьянской, а во-вторых, многонациональной; методы управления, годные для губерний Центральной России, никак не годились для Северного Кавказа!
Для губерний с русским населением большевики выработали весьма прагматичную (а с точки зрения ревнителей «нерушимости частной собственности» — откровенно циничную, но зато максимально эффективную) линию поведения: поскольку большинство населения этих губерний составляло малоземельное крестьянство, этому крестьянству в собственность были переданы помещичьи, монастырские и частью даже государственные земли — то есть был осуществлен элементарный подкуп крестьянской массы (составляющей 85 % от всего населения Центральной России), каковым не слишком благовидным, но весьма эффективным способом была (на первых порах) обеспечена гарантированная поддержка крестьянами курса новой власти — ибо новая власть честно выполнила свои обещания, с которыми рвалась «наверх».
По сути, большевики сделали подавляющее число крестьян (то есть тех, кто на основании решений большевистского правительства получил в собственность чужую землю) своими «подельниками»; отныне успехи большевиков были успехами крестьянской России, а их поражения — поражениями «народа-богоносца», и до самого конца Гражданской войны этот общественный договор действовал относительно устойчиво.
С рабочими же дело пошло не столь успешно; экспроприация собственности на средства производства и последующая их национализация не дала рабочим практически ничего — кроме осознания себя «гегемоном революции». Рабочим малоквалифицированным и низкооплачиваемым этого было достаточно, а вот «рабочая аристократия» (те же работники оружейных заводов) особого удовлетворения от Октябрьского переворота не получила — ИХ Революцией был Февраль; посему ничего удивительного в том, что с большевиками на стороне «белых» сражались РАБОЧИЕ (наибольшую известность в этом плане заслужили ижевские и воткинские оружейники, восстание которых осенью 1918 года нанесло большевикам тяжелый удар и отвлекло у них значительные силы с других фронтов) не было — идеология белого движения, как политического продолжения Февральской революции, была им ближе, чем идеи большевиков.
Но в целом надо сказать, что большевикам удалось привлечь на свою сторону крестьянство, то есть большую часть трудоспособного (и военнообязанного) населения России (рабочие тогда составляли едва ли десять процентов жителей страны) — пусть и за счёт грубого слома «священного права собственности». Владение землёй (вернее, достаточным для безбедного существования пахотным клином) было извечной мечтой русского крестьянства — и большевики эту мечту исполнили!
Правда, надо сказать, что этот ход руководства РСДРП(б) — лишение прежних владельцев прав собственности на пахотные земли и национализация средств производства (заводов и фабрик) — сделал яростными и безоговорочными врагами Советской власти доселе имущие классы: дворянство и буржуазию. И по-человечески ненависть «бывших» к новой власти понятна и объяснима: люди были элементарно ограблены до нитки, превращены в граждан второго сорта (а потом и вообще — в заложников), низведены до роли дичи на большой охоте («красном терроре»), сценарий которой был написан РСДРП(б) именно с целью окончательно застолбить свое экономическое и политическое господство в стране.