И «джентльмен» – другого имени я у них не имел – вынужден был каждый понедельник и четверг брать билет за трояк. Что же оставалось делать? Зато, если этот «джентльмен» появлялся среди «яшек» даже в самый разгар спора, становилось сразу тихо, точно здесь никто никогда не говорил. Немые – и только! Можете себе представить, как это бесило «джентльмена»! Но что ему оставалось делать? Я вам, однако, говорил, что если я захочу, то своего добьюсь. И вот я все-таки втерся к ним, по крайней мере настолько, что мне было однажды разрешено присутствовать у них на «дискуссии». Там, сказали мне, будет выступать Иосиф. Вы, верно, понимаете мою радость: дожил, буду, наконец, иметь честь лицезреть этого Иосифа и даже слушать его.
Где будет эта «дискуссия» и когда, этого вы у них не узнаете, дудки! Я даже не пытался спрашивать: я знал, в свое время придут и скажут. У этих «яшек», понимаете ли, всё секреты. На их языке это называется «конспирация». Я хорошо запомнил это слово. Оно записано у меня в книжке. Когда я слышу красивое слово, я его сразу записываю в книжку. Пригодится не пригодится – не знаю, во всяком случае не повредит.
И вот, в один прекрасный летний день, в субботу это было, заявились ко мне двое «яшек» в черных рубахах, понятно, и зовут меня: «Идемте!» – «Куда?» – «Не все ли равно? Пойдемте с нами…» Что ж, надо пойти. И мы двинулись далеко, куда-то за город, затем в лес. По дороге все время встречались «яшки» – сидят под деревом, смотрят как будто бы в другую сторону, а сами буркнут: «Вправо!», «Влево!..» Сказать, чтобы я боялся, – нет, конечно, глупости: чего мне бояться евреев? Просто не по мне вся эта история, оскорбляло все это: коммерсант, с хорошей репутацией, приличный доход, деньги – тьфу! и тому подобное, – дает себя вести каким-то мальчишкам, «яшкам» каким-то! Вы понимаете?
Ну ладно, что там говорить! Мы шли-шли, шли-шли, лесом да по лесу, по лесу да лесом, добрались, наконец, до высокой горы. И вот, когда мы взобрались на нее, а потом спустились, я вдруг увидел перед собой море голов – черным-черно. Это все «яшки» примостились здесь, – пареньки в черных рубашках, девушки в блузках и просто так молодые люди. Но сборище-то какое! Боюсь соврать, верно тысячи три их, если не больше. А тишина-то какая: муха пролетит – услышишь! Тихонько, на цыпочках, подошли мы к толпе и уселись на землю, и я стал разыскивать глазами, где же здесь «Иосиф». И я увидел… Угадайте, кто это был? Я увидел знакомое лицо, одного из тех «яшек», которые вместе со мной обедали у вдовы. Вот тебе раз!
«И только-то! – подумал я. – Вот это – тот самый Иосиф?» А я-то думал, что он бог весть какой. Скажу вам по правде, я был почти доволен, нет, я был очень доволен, что все это свелось вот к этакому. Я мысленно сравнил его и себя, не потому, что я считаю себя каким-то красавцем, которому нет равного. Я вовсе не обманываюсь, знаю, что есть и получше меня. Но по сравнению с ним… Вы понимаете? Вот я вам обрисую его таким, каким я его увидел тогда. Прислонившись к дереву, стоял маленький бледный, сухопарый человечек, узкогрудый, с впалыми горящими щеками, густой бровью и коротким светлым волосом. Но лоб у него действительно большой, высокий, белый; серые, как у кошки, глаза горят огнем. А речь его! Как он говорит! Накажи меня бог, до сих пор не понимаю, откуда у этого существа такая сила! Как это ему удается говорить так громко, так быстро, так много, так долго и с таким воодушевлением, с таким задором, с таким огнем! Должен сказать, это была не обыденная речь. Так люди не говорят. Это был дьявол, заведенная машина, или кто-то свыше сыпал словами, поливал огнем. А может, это вовсе дерево говорило? Мне все казалось, вот-вот это маленькое существо с болезненным румянцем на щеках и простодушными серыми глазами воспарит вслед за своим словом куда-то ввысь. Нет! Говорите что хотите, – я слыхал на своем веку знаменитых адвокатов, но такой речи я еще никогда не слыхал и, наверно, никогда не услышу».