Говорили, что после смерти Даворьянки в 1946 году Тито написал Герте длинное письмо, просил вернуться к нему. Ее ответ состоял из одного предложения: «Дорогой мой, Герта Хаас терпит от мужчины унижение только один раз!»[165]
После войны она жила закрыто, отказывалась участвовать в торжественных мероприятиях и принимать государственные награды. Она вышла замуж и родила еще двух дочерей. Герта молчала и после смерти Тито, и после развала Югославии, хотя ей было о чем рассказать. В одном из редких интервью она сказала: «Нас разлучила война. Без войны все могло было быть по-другому»[166]. 9 марта 2010 года все газеты, радиостанции и телеканалы бывшей Югославии сообщили о кончине Герты Хаас. Ей было 96 лет.
О переговорах с немцами Тито не мог не сообщить Москве. Ответ пришел сухой и раздраженный, в нем явно чувствовались сталинские интонации: «Нас привело в замешательство то обстоятельство, что вы обмениваетесь с немцами пленными, что посылаете к ним делегации, которые ведут различные переговоры с немцами, а также то, что немецкий посланник выразил пожелание встретиться лично с вами. В чем дело?.. Просим вашего объяснения по этому вопросу». Тито не скрывал своего огорчения. Он попытался еще раз объяснить причину своих поступков и заверял Москву: «Можете быть уверены в том, что наша борьба и впредь окажется незапятнанной»[167].
Этот эпизод биографии «легендарного Маршала» долгие годы попросту замалчивался официальными югославскими историками. Первым о нем публично заговорил сам Тито.
В своем выступлении по случаю 35-летия битвы на Неретве, 12 ноября 1978 года, в местечке Ябланица, он так рассказывал о происшедшем: «У меня возникли трудности в отношениях со Сталиным, которого я информировал через Коминтерн. Я сообщил, что мы с немцами обмениваемся пленными, поскольку, среди прочего, нас изводил голод и люди от истощения падали замертво. Он мне ответил очень грубо, указав, что мы обмениваемся пленными с врагами. А с кем другим обмениваться пленными, если не с врагами? Тогда я Сталину ответил кратко: если не можете нам помочь, оставьте нас в покое, мы как-нибудь сами выкрутимся. Когда в 1944 году я встретился со Сталиным в Москве, он меня довольно остро критиковал за этот ответ. Я на него посмотрел и сказал: товарищ Сталин, если бы вы были на моем месте, то, вероятно, ответили более грубо. Тогда он отшутился… Уверен, мало кто не одобрит то, что мы сделали. Мы спасли сотни наших людей, хороших борцов и активистов»[168].
В этот же день Тито заявил еще и следующее: «Кто может нас сегодня упрекнуть в том, что мы предпринимали шаги, чтобы укрепить наши ряды, разумеется, не прекращая при этом боевых действий. Ни у кого из нас даже мысли не было, что немцы перестанут сражаться против нас. Мы знали только: им нужна передышка, чтобы разработать новый стратегический план, но были уверены, что вновь начнем сражаться друг с другом… Но, как я уже сказал… мы проводили в жизнь стратегический план передислокации частей в направлении Черногории, Санджака и далее Косова, Южной Сербии и Македонии для их пополнения новыми силами»[169].
«Мне показалось, что удар пришелся в самое сердце»
Когда Тито получил донесение о начале нового наступления немцев, он воскликнул: «Мы никогда прежде не были в большей опасности! Нам придется вернуться обратно в Западную Боснию! Другого выхода нет!» «Вот и все наши переговоры», — с горечью заметил Джилас, но Ранкович ответил ему: «Сейчас у нас нет времени, чтобы обсуждать этот вопрос»[170]. Времени у них действительно было мало. 15 мая 1943 года немцы и их союзники начали против партизан операцию «Шварц» («Черный»). Теперь против главных сил Тито — примерно 20 тысяч бойцов — было задействовано, по различным оценкам, 100–120 тысяч солдат и офицеров Германии, Италии, НГХ и четников.
Ожесточенные бои продолжались всю вторую половину мая и начало июня. НОАЮ продвигалась на северо-запад. План Тито состоял в том, чтобы перейти реку Сутьеску, а затем резко повернуть на юг, выскользнув, таким образом, из кольца окружения.
Нужно было двигаться как можно быстрее, но и теперь, как во время перехода к Неретве, скорость движения армии сильно сдерживали обозы с больными и ранеными. Тито выпустил короткий приказ: «Не бросать ни одного раненого!» Он приказал сотрудникам Агитпропа, который возглавлял Джилас, отложить все дела и помогать санитарам в перевозке раненых бойцов. Телег и тем более машин для их перевозки не хватало, да и в горы они поднимались с трудом. Партизаны сажали раненых на лошадей: один вел лошадь, а другой придерживал раненого в седле. Но об этом узнали немцы и перебили всех лошадей в округе. Теперь каждого раненого несли два бойца.
168