В эту минуту медленно распахнулись тяжелые створки двери, и на пороге появились встревоженные церковные слуги. Человек двадцать отшельников протянули к трупу свои покрытые кровью и грязью руки и со смехом и проклятиями, кусок за куском, стали срывать одежду. Торжествуя, прятали они эти кровавые клочки ткани и уступали место соседу, отрывавшему, в свою очередь, новый лоскуток платья. Рыча от похоти, довершили отшельники свое дело. Даже туфли были сорваны с ног трупа. Молодой анахорет, завладевший одним из них, среди бешеных криков протискивался среди собратьев, комкая его и оглашая воздух богохульствами.
Окровавленные одежды исчезли, и в нагой красоте лежало тело девушки. Только в пышных волосах остался еще обрывок черного платка, покрывавшего зияющую на лбу рану, через левую грудь Ипатии медленно струилась кровь.
Исидор попытался выпрямиться, и благочестивые братья освободили ему немного места. Еще раз простер он руку. «Ипатия!» – вскричал он громко и упал замертво, прижавшись лицом к ее тонким ступням. С новой яростью поднялись крики мести из толпы святых старцев.
– Исидор умер! Исидор умер! Она колдует и после смерти! Мученик! В церковь его! На алтарь святого! Вырвите глаза у ведьмы! Разорвите ее на куски! В огонь ее!
Они кричали все вместе, и ближайшие к трупу намеревались исполнить советы кричавших.
На берегу, как раз напротив Академии, монахи устроили костер такой величины, чтобы на него можно было положить тело ведьмы.
Старейшие пустынники торжественно перенесли тело Исидора через церковный порог и исчезли в темноте.
А на лестнице отшельники набросились на тело Ипатии. Ужасны были крики неистовствующих. Отвратительные восклицания, подобные тем, что раздавались по ночам в пещерах святой горы, где молодые отшельники часами боролись с дьяволом, вылетали из копошащейся кучи. Кроме того, они ругали друг друга. И снова звуки псалмов и звон топоров и дубин.
– Довольно с тебя будет и одного глаза! Она не будет больше колдовать! И другой туда же! Не трогайте грудь! Грудь! Пустите меня, я хочу одолеть дьявола! Я хочу грудь… Сто лет… Не бей!..
Внезапно все слилось в один звериный рев и какую-то отвратительную массу стащили вниз и бросили на приготовленный костер.
Тем временем монахи и мастеровые убрали мертвых, занеся их в церковь, другие несли раненых в Академию для перевязки. Лишь только трупы Троила и Александра остались лежать. Безжизненное тело Вольфа несколько ликующих монахов кинули рядом с Ипатией на костер. Скоро доски загорелись. Кто-то облил их смолой. Тогда наиболее веселый из монахов еще раз сбегал к лестнице, притащил труп марабу и швырнул его к двум трупам.
– Браво! Браво! Пусть и дьявол сгорит! Дьявол, ведьма и назарей!
В церковных дверях стояло теперь множество священников и других служителей церкви, вытягивавших шеи, чтобы лучше видеть. Дворы Академии были наполнены испуганными людьми. В переулках собрались безучастные зрители из египетской черни. Они потешались над дракой греков и христиан.
Распевая псалмы, монахи, отшельники и мастеровые окружили костер. Пламя медленно поднималось к небу.
В это время со стороны пристани раздался сигнальный рожок и, как маленькая собачонка, примчался погонщик ослов, издали крича:
– Держитесь, Ипатия! Держитесь! Солдаты!
Дрожа от нетерпения, взбежал он по лестнице и заметил темное облако дыма. Он оглянулся, ища Вольфа и других. Потом мальчишка разглядел костер, он все понял и, опустившись на ступеньку, горько заплакал.
Звук труб приближался и мерным шагом на площадь вышли солдаты. Идущий впереди офицер не знал, что ему теперь надо делать. Тогда достойнейшие из среды пустынников вышли к нему навстречу, и он остановил свой отряд.
– Не обращайте ваших ударов на святых старцев! – воскликнул один отшельник, белая борода которого была залита кровью. – Святой Исидор принял мученичество в последней борьбе с язычеством! Если вы захотите и нас приобщить к числу мучеников, мы возблагодарим вас и с пением псалмов вступим в небесное царство! Но вы все, а особенно ты, начальник этих христианских солдат, вы все совершите смертный грех и подвергнетесь вечному проклятию! Вы должны слушаться Бога больше, чем императора! Мы творили волю божью!
Офицер отсалютовал мечом и скомандовал своему отряду выстроиться для молитвы. Тогда отшельники расступились и показали ему костер, посылавший к небу черные облака дыма.
Торжественное молчание воцарилось на площади. Только со стороны лестницы слышались всхлипывания маленького погонщика.
Потом монахи, солдаты и отшельники затянули новый псалом.
Мальчик очнулся от своего плача. Слезы продолжали течь по его коричневым щекам, но он неустанно думал. Ему так хотелось еще чем-нибудь доказать Ипатии свою любовь. Она не должна была думать там, наверху, что ему не удалось сделать своего дела. Право же, он бежал изо всех сил, скорее он не мог.
Он не понимал, что случится с Ипатией после смерти. Но он видел, что что-то надо сделать. Он готов был исколотить себя за то, что не знал наизусть молитвы божьей матери Изиде. Сколько раз мать хотела выучить его ей! Теперь он смог бы прочитать молитву, и Изида сжалилась бы над доброй Ипатией и вывела бы ее из мрака подземного мира к свету. Теперь уже делать нечего, он все равно не знает молитвы. Но что-нибудь все-таки надо сделать.
Он встал и пробрался вовнутрь храма. Никто не остановил его. Он проскользнул в ризницу и стащил там из серебряного сосуда полную горсть ладана. Потом через боковой выход выскочил он во двор, обежал вокруг церкви, протискался между окровавленными монахами к самому костру и кинул свой ладан в пламя, которое, как будто в ответ на это, внезапно поднялось к небу двумя могучими огненными столбами.