— Часа три.
— Если тебе не хочется, то я не настаиваю. Схожу один, — сказал Кузьма.
— Пойдем, — согласился Рудаков.
Они зашли в прохладное здание церкви. Со вчерашнего дня здесь мало что изменилось. Лишь было пусто и тихо. Настолько тихо, что осторожные шаги ребят шуршали где-то под высоким голубым потолком. Маленькая старушка — служительница — зло и враждебно посмотрела на ребят.
— Думаю, что она не только не пустит нас на колокольню, но и отсюда выпрет за милую душу.
— Простите нас, гражданочка, нам бы ваше начальство повидать, — сказал Рудаков.
Старушка посмотрела на него и презрительно поджала губы. Кузьма выступил вперед и заслонил собою Рудакова.
— Скажите, пожалуйста, батюшка дома?
— А где же ему быть… — недовольно прошипела старуха и вдруг заговорила быстро и злобно: — Ступайте, богохульники! Ступайте вон, пока людей не позвала. Вы думаете, я не знаю? Я все знаю. — И старуха подняла к потолку свой костлявый пророческий палец. — У ироды несчастные, погибели на вас нет. У, лоцманы окаянные, прости господи мою душу грешную. Ступайте, кому я сказала!
— А почему лоцманы? — спросил Кузьма, когда они, еле сдерживая смех, выскочили на улицу.
— У местных старух это почему-то самое страшное ругательство.
— Ну что ж, придется идти к попу.
— Может, не стоит? — спросил Рудаков. — Может, к черту всех нечистых? Что нам, больше всех надо?..
— Как хочешь, — оказал Кузьма, — а мне интересно, кто это хотел меня спихнуть с обрыва. — Он усмехнулся. — С чисто познавательной точки зрения.
Домик попа примыкал к церковной ограде. Старинные липы на церковном дворе накрыли его своими тяжелыми ветвями. Поп оказался дома один. Он был в байковой клетчатой рубахе и в летних брюках. В руках он держал рубанок и гладко обструганную дощечку. Кругом пенились белоснежные, курчавые стружки. Длинные волосы священника были прихвачены тонким ремешком. От этого батюшка выглядел смешно, симпатично и был больше похож на мастерового или на первопечатника Ивана Федорова, чем на попа. Ребятам настолько он показался необычным после вчерашнего, что они застыли в молчании на пороге. Поп, видимо, тоже удивился неожиданным гостям. Он так и остался стоять с рубанком в руках. В его густой бороде светились веселые светлые стружки.
— Ну, что же вы стоите? Милости прошу. Присаживайтесь, пожалуйста, — наконец произнес поп густым и теплым басом. — Гости вы, прямо сказать, неожиданные, но столь же приятные. Не часто меня навещают молодые люди, совсем не часто…
— Здравствуйте, — сказал Кузьма, — извините нас, пожалуйста. Мы не решились бы побеспокоить вас, ежели б не острая необходимость.
— Прежде всего не откажите со мною чаю выпить, а потом уж и о деле. Сейчас мало кто соблюдает законы русского радушия и гостеприимства… Ведь как положено на святой Руси: сначала в баньку сводить, потом напоить-накормить, а уж затем и о деле спросить.
Поп отправился хлопотать на кухню. Вскоре на столе появился электрический самовар, варенье в заводских банках, конфеты, печенье.
— Вот сладости держу лишь для внучки. Однако как хорошо пригодилось.
Ребята сидели совершенно обалдевшие. К тому же им было неудобно, что из-за них у попа вышло так много хлопот.
— Может быть, не стоит, — робко сказал Рудаков, — мы на минутку.
— Ну, так скоро я вас не выпущу, — оживленно заверил их поп. — Человек я здесь новый, гости у меня редки, а гостям я всегда рад несказанно.
— Тогда давайте знакомиться, — предложил Кузьма. — Его зовут Игорь, а меня — Кузьма.
Поп несколько смутился от предложения Кузьмы и, пожав плечами, величественно пробасил:
— Зовут меня отец Федор…
— Понимаете, мы к вам не по служебным делам, то есть не по церковным, так что по имени-отчеству нам было бы привычнее, — попросил Рудаков.
Отец Федор воровато оглянулся.
— До семинарии меня звали Федор Макарович… Ежели вам так удобнее, то пожалуйте…
Зашумел электрический самовар. За столом стало уютно. Поповский бас рокотал дружелюбно, словно весенний ласковый гром. Расчувствовавшись, отец Федор угостил ребят розовым ликером собственного приготовления. Сам он еле пригубил, зато любовно рассказал секрет приготовления.
— А делается сей напиток таким образом. Утром я выхожу в сад и смотрю, обветрилась ли роса с цветов. Как только солнышко росу слизнет, начинаю я обрывать розовые лепестки. Притом, прошу заметить, есть тут малая хитрость. Лепестки годны лишь те, что сами сей же день непременно отпадут. Потом лепестки эти я кладу в стеклянный сосуд, обильно сдабривая сахаром. И в таком состоянии вывешиваю сосуд на солнце. Потом через месяц в перебродившие лепестки я добавляю известного зелия.