Я вышел на кухню набрать воды. На кухне курили и орали. К соседям пришли гости. Запах алкоголя мог убить здоровую лошадь. Сквозь гвалт я услышал, как меня приглашают к столу. Я изобразил подобие улыбки и покачал головой. Искривленный овал пульсировал перед глазами. Кровь сгустилась в сердце. Сердце колотилось. Гнев.
Вышел на свой балкон. За окном – сумерки. Небо грязное, ветер погонял ошметки облаков. Сел в кресло, закрыл глаза. Руки автоматически достали сигарету и зажигалку. Закурил. На табуретке рядом валялась груда бумаг. Выловил чистый лист и взял ручку. Битый час рисовал человечков – палочка, палочка, палочка, кружочек, палочка, палочка. На листе выстроился нестройный ряд одинаковых, безликих тел. Я закурил еще. Затягивался, брал сигарету и прижигал – здесь руку, там ногу, там туловище, там голову. Нарисованная толпа превратилась в бесформенную массу конечностей. Лист напоминал швейцарский сыр. Когда я закончил, овал перед глазами потух, сердце улеглось.
В полдень я стоял возле Таврического, у главного входа. Незнакомка пришла в сером пальто. Ее губы были ярко накрашены красным. Она улыбалась кокетливо. Мы пошли гулять. Она болтала без умолку. Ее любимый автор? Конечно, этот модный ныне классик, которого усердно все цитируют к месту и не к месту. Любимый писатель? Да этот, недавно умерший, ему еще памятник поставили, очень талантливый. И так смешно писал, живот надорвешь. Любимый режиссер? Назвала пару фамилий неких выходцев бывшей Югославии. Я слушал всё это и морщил лоб. Перед глазами возникла линия, она подрагивала.
Незнакомка (я так и не поинтересовался ее именем) предложила выпить кофе. Зашли в забегаловку неподалеку. Девушка взяла латте. Я попросил черный чай. Она смеялась и всё стреляла глазами в мою сторону. Я говорил мало, кивал головой. Кивание головой весьма подбодрило ее – вскоре она полностью уверилась в том, что нашла единомышленника.
– Проводишь меня? – спросила она.
Она жила неподалеку. Ветер зашумел над головой, она прижалась ко мне. Мы свернули под арку старого дома. Дворы-колодцы шли запутанным лабиринтом. Стены были грязные, дворы – маленькие. Мне казалось, что я здесь не помещаюсь. Невольно я поднял голову вверх и увидел сплюснутый домами квадрат неба. Небо задыхалось в каменных тисках.
– Я живу здесь, – сказала моя спутница и улыбнулась самой очаровательной улыбкой из своего арсенала.
Я посмотрел на нее, наклонился вперед и легко поцеловал ее в губы. Она порывисто прижалась ко мне, задрожала, как мокрый уличный котенок, и впилась в меня. В ее глазах засверкал игривый огонек. Она схватила меня за руку и повела за собой. Парадная, лестничные пролеты, запах сырости, облупленная дверь. За дверью – темный узкий коридор. Я очутился в капкане из грязных стен. Девушка же порхала здесь с легкостью – она принадлежала этому месту. При всей своей внешней красоте, она органически вписывалась в окружающую мерзость. Я услышал запахи готовки – соседи девушки варили какую-то гадкую похлебку.
Я уже не гадал, как ее зовут. Линия перед глазами предупреждающе задрожала. Девушка впихнула меня в свою комнату. Вешалка на колесиках, журнальный столик, усеянный всевозможной косметикой, сушилка с гирляндами маечек, шорт и трусиков. Маленькое окно, выходящее во двор, исторгало грязный серый свет. Диван-раскладушка, на который меня уронили, как вещь. Я слышал шаги соседей, разговоры посторонних за стеной, пока моя спутница стягивала с себя одежду. Молочно-белое тело. Татуировка на левом плече, единорог. Пирсинг в пупке. Полупрозрачное нижнее белье. Жаркие, жадные поцелуи. Овал расширялся, изгибался, пульсировал. Безвкусица. Обыденность. Чувство острого разочарования. Я схватил ее за волосы и сбросил с себя. Ей понравилось. Я сжал ее горло, она довольно выдохнула. В кинотеатре, я вспомнил, – я подумал, что она может чем-то отличаться от других. Девушка, пришедшая на «Заводной апельсин». Но увы. Красное перед глазами. Овал неистово вибрировал. Гнев.
Я приложил ее лицом в пол. Она не успела удивиться и закричать. Я ударил ее еще раз. И еще. Заткнул ей рот рукой. Нашарил на ее столике – пилочку, кажется. Ткнул ей в горло. Красное перед глазами заливает мятое белое. Я бил, пока тело в моих руках не обмякло. Это было красивое тело. Словно гений соблюдал все пропорции в идеале, когда высекал его. Такая красота – и безграничная пустота. Я топтал эту чудесную голову, плечи, спину, ноги. Я топтал, чтобы эта красота, эта несправедливая красота не была оскорблена пустотой ее обладательницы. Хрустели под ногами суставы, треснули ребра, захлюпал пробитый череп. Когда овал перед глазами угас, от былой красоты не осталось и следа.