* * *
Как долго ни живи, но, право слово,
Помимо смерти, нет конца иного.
Кончается петлей веревка жизни, —
Увы, таков удел всего земного.
Живи спокойно, в роскоши, в богатстве,
Иль в тяготах твой век пройдет сурово,
Владей землей от Рея до Тараза,
Иль малой долей уголка глухого, —
Все бытие твое лишь сон мгновенный,
А сон пройдет, не повторится снова.
В день смерти будет все тебе едино,
Не отличишь дурного от благого.
Пусть нега — лишь красавиц юных свойство,
У неги ты, и только ты, — основа!
* * *
Хозяин мерзок: берегись его еды хваленой,
В рот и крупицы не бери от пищи несоленой.
Не трогай ты его кебаб, он пропитался ядом,
Ты губы не мочи в воде, отравой напоенной.
Уйди с пылающей душой и пересохшим горлом,
Особенно теперь, когда опасен сад зеленый.
С ветвей стекает камфара, цветы напоминая,
Подобный ртути, каплет сок из дыни благовонной…
* * *
Мне возлюбленной коварство принесло одно мученье —
Так из-за Лейли Меджнуна[19] обуяло омраченье.
Хмурюсь я, душа тоскует, но от лекарей слыхал я:
Лепестки сладчайшей розы принесут мне облегченье.
Да, уста твои как роза, чья улыбка опьяняет,
У тебя как змеи кудри, их таинственно свеченье.
Очи у тебя подобны колдунам из Вавилона,
Чудеса Мусы ты в каждом нам являешь изреченье.
* * *
Для радостей низменных тела я дух оскорбить бы не мог,[20]
Позорно быть гуртоправом тому, кто саном высок.
В иссохшем ручье Эллады[21] не станет искать воды
Тот, кто носителем правды явился в мир как пророк.
Мой стих — Иосиф Прекрасный, я пленник его красоты.
Мой стих — соловьиная песня, к нему приковал меня рок.
Немало вельмож я видел и не в одном распознал
Притворную добродетель и затаенный порок.
Одно таил я желанье: явиться примером для них.
И вот… разочарованье послал мне в награду бог.
* * *
Налей вина мне, отрок стройный, багряного, как темный лал,[22]
Искристого, как засверкавший под солнечным лучом кинжал.
Оно хмельно так, что бессонный, испив, отрадный сон узнал,
Так чисто, что его бы всякий водою розовой назвал.
Вино — как слезы тучки летней, а тучка — полный твой фиал,
Испей — и разом возликуешь, все обретешь, чего желал.
Где нет вина — сердца разбиты, для них бальзам — вина кристалл.
Глотни мертвец его хоть каплю, он из могилы бы восстал.
И пребывать вино достойно в когтях орла, превыше скал,
Тогда — прославим справедливость! — его бы низкий не достал.
* * *
Ветер, вея от Мульяна, к нам доходит.[23]
Чары яр моей желанной к нам доходят…
Что нам брод Аму шершавый? Нам такой,
Как дорожка златотканая, подходит.
Смело в воду! Белоснежным скакунам
По колена пена пьяная доходит.
Радуйся и возликуй, о Бухара:
Шах к тебе, венчанная, приходит.
Он как тополь! Ты как яблоневый сад!
Тополь в сад благоухания приходит.
Он как месяц! Ты как синий небосвод!
Ясный месяц в небо раннее восходит.
* * *
Печальный друг, достойный уваженья,
Ты, втайне льющий слезы униженья!
Умершего не назову я имя:
Боюсь, опять познаешь ты мученья.
Ушел ушедший, и пришел пришедший,
Кто был, тот был — к чему же огорченья?
Ты хочешь сделать этот мир спокойным,
А мир желает лишь круговращенья.
Не злись: ведь мир твоей не внемлет злости.
Не плачь: к слезам он полон отвращенья.
Рыдай, пока не грянет суд вселенский,
Но прошлому не будет возвращенья.
Не мучайся по поводу любому —
Ты худшие узнаешь злоключенья.
К кому бы ты ни привязался сердцем,
Умрут, наверно, все без исключенья.
Нет облаков и нет затменья в мире,
И не настал конец его свеченья.
Мне подчинишься иль не подчинишься —
Боюсь, мои отвергнешь возражения.
Не победил ты в сердце рать страданий?
Так пей вино: нет лучшего леченья!
Кто благороден, тот найдет и в горе
Источник стойкости и возвышенья.
* * *
Я всегда хочу дышать амброю твоих кудрей.[24]
Нежных губ твоих жасмин дай поцеловать скорей!
вернуться
Меджнун и Лейли — знаменитая легендарная влюбленная пара, восточные Ромео и Джульетта.
вернуться
«Для радостей низменных тела я дух оскорбить бы не мог…» — Песня в честь свободного творческого духа, выражающая разочарование панегирической поэзией, превращающей поэта в придворного раба, восхваляющего владык на пирах, вместо выполнения высокой миссии — быть пророком высоких идеалов.
вернуться
В иссохшем ручье Эллады … (в подлиннике «иссохший греческий ручей»). — Эту фразу надо понимать не в философском смысле («греческая мудрость»), а как метафору бездумной, «великосветской» жизни знати, прожигающей время в пирах и увеселениях.
вернуться
«Налей вина мне, отрок стройный, багряного, как темный лал…» — Приписывается поэту Муиззи (XI в.), что маловероятно.
вернуться
«Ветер, вея от Мульяна, к нам доходит…» — Наиболее знаменитое из дошедших до нас стихотворений Рудаки.
В трактате «Чахар макале» Низами Арузи Самарканди (XI в.) об этом стихотворении приводится следующее предание:
«Амир Наср сын Ахмада (находясь в Герате. — И. Б.) сказал: «Куда мы станем летом уезжать, ведь лучше этого места нет, уедем в праздник Михрган осенью. Когда же Михрган наступил, он сказал: «Справим гератский Михрган и уедем».
Так он откладывал отъезд с разу на раз, пока не прошло четыре года, ибо была это лучшая пора Саманидской державы, и все было благоустроено, и страна не знала врагов, и армия была готова выполнять все распоряжения, и все время было счастливое, а счастье было полное. Но все это наконец опостылело, и тоска по дому взяла верх. Увидели, что шаху пригляделось это место, и на уме у него только страсть к Герату, а на сердце — привязанность к Герату. В своем разговоре он уподоблял Герат кущам Эдема, даже отдавал ему предпочтение и ставил выше кумиров Китая. Догадались, что он намерен и ближайшее лето провести в Герате. Тогда военачальники и высшие сановники государства отправилась к устоду Абуабдулло ар-Рудаки (а из собеседников падишаха не было ни одного, кто был бы так почитаем и авторитетен, как он) и сказали ему: «Мы одарим тебя пятью тысячами динаров, а ты прояви такое искусство, чтобы падишах покинул эту землю, ибо сердца наши изнывают в тоске по детям, а душа томится в стремлении к Бухаре». Рудаки согласился, а нащупав пульс у эмира и зная его нрав, он понял, что прозой он не проймет его, и обратился к поэзии, сложив касыду. Когда эмир утром опохмелялся, он вошел и сел на свое место и, когда умолкли певцы, он взял чанг и начал касыду на мелодию «ушшок»*. Он как тополь! Ты как яблоневый сад! — Он — имеется в виду эмир; ты — Бухара. Тополь в сад благоухания приходит. — «Когда Рудаки дошел до этого бейта, эмир был так взволнован, что сошел с трона и без сапог вздел ногу в стремена своего оседланного скакуна и направился в Бухару, так что шаровары и сапоги ему доставили лишь в Бурун, через два фарсанга; там он обулся и не выпускал поводьев из рук нигде вплоть до самой Бухары». Старинное предание весьма правдиво объясняет секрет воздействия этой газели, образно передающей одну страсть — тоску по родине.
*В своем трактате о музыке Джами писал, что мелодия «ушшок» вызывает чувство бодрости, радости, мужества.
вернуться
«Я всегда хочу дышать…», «Сегодня Бухара — Багдад…», «Лицо твое светло…», «Лишь ветерок из Бухары…» С. Нафиси обнаружил в одном старом суфийском трактате, где они приписаны другому автору, но признал их принадлежащими Рудаки, что остается спорным, поскольку эти стихи напоминают подражания стихотворениям Рудаки.