Всем песчинкам поклонюсь, по которым ты прошла,
Бью почтительно челом пыли под ногой твоей.
Если перстня твоего на печати вижу след,
Я целую то письмо: жизни мне оно милей!
Если в день хотя бы раз не дотронусь до тебя,
Пусть мне руку отсекут в самый горестный из дней!
Люди просят, чтобы я звонкий стих сложил для них.
Но могу я лишь тебя славить песнею моей!
* * *
Сегодня Бухара — Багдад: в ней столько смеха, ликований!
Там, где эмир, там торжество, он гордо правит в Хорасане!
Ты, кравчий, нам вино подай, ты, музыкант, ударь по струнам!
Сегодня буду пить вино: настало время пирований!
Есть райский сад, и есть вино, есть девушки — тюльпанов ярче,
Лишь горя нет! А если есть — ищи его во вражьем стане!
* * *
Лицо твое светло, как день из мертвых воскресенья,
А волосы черны, как ночь не знающих спасенья.
Тобою предпочтен, я стал среди влюбленных первым,
А ты красавиц всех стройней, а ты венец творенья.
Кааба — гордость мусульман, а Нил — сынов Египта,
А церкви — гордость христиан, есть разные ученья,
А я горжусь блистаньем глаз под покрывалом черным:
Увижу их — и для меня нет радостней мгновенья.
* * *
Зачем на друга обижаться? Пройдет обида вскоре.[25]
Жизнь такова: сегодня — радость, а завтра — боль и горе.
Обида друга — не обида, не стыд, не оскорбленье;
Когда тебя он приласкает, забудешь ты о ссоре.
Ужель одно плохое дело сильнее ста хороших?
Ужель из-за колючек розе прожить всю жизнь в позоре?
Ужель искать любимых новых должны мы ежедневно?
Друг сердится? Проси прощенья, нет смысла в этом споре!
* * *
В мире все идет, как должно, ты живешь среди отрад,
Нет причин для огорченья, так чему же ты не рад?
Отчего ты погрузился в думы долгие, в печаль?
Ты судьбе своей доверься, для нее ты — милый брат.
У судьбы — свои решенья, знает, что она творит;
Ей внимая, ты не слушай, что вазиры говорят.
Кто родил тебя, не сможет равного тебе родить;
Колеса судьбы не бойся, ты рожден не для утрат.
Пред тобою бог вовеки не закроет врат, пока
Не откроет пред тобою сто иных, прекрасных врат!
* * *
Лишь ветерок из Бухары ко мне примчится снова,
Жасмина запах оживет и мускуса ночного.
Воскликнут жены и мужья: «То ветер из Хотана,
Благоуханье он принес цветенья молодого!»
Нет, из Хотана никогда такой не веет ветер,
То от любимой ветерок, и нет милее зова!
Во сне мы близки, будто мы в одно одеты платье,
А наяву — ты далека, судьба моя сурова!
Мы знаем: свет звезды Сухейль исходит из Йемена;
Ищу тебя, звезда Сухейль, средь звездного покрова!
О мой кумир, я от людей твое скрываю имя,
Оно — не для толпы, оно — не для суда людского,
Но стоит слово мне сказать — хочу иль не хочу я, —
Заветным именем твоим становится то слово.
* * *
Только раз бывает праздник, раз в году его черед[26] —
Взор твой, пери, праздник вечный, вечный праздник в сердце льет.
Раз в году блистают розы, расцветают раз в году,
Для меня твой лик прекрасный вечно розами цветет.
Только раз в году срываю я фиалки в цветнике,
А твои лаская кудри, потерял фиалкам счет.
Только раз в году нарциссы украшают грудь земли,
А твоих очей нарциссы расцветают круглый год.
Эти черные нарциссы, чуть проснулись — вновь цветут,
А простой нарцисс, увянув, новой жизнью не блеснет.
Кипарис — красавец гордый, вечно строен, вечно свеж,
Но в сравнении с тобою он — горбун, кривой урод.
Есть в одних садах тюльпаны, розы, лилии — в других,
Ты — цветник, в котором блещут все цветы земных широт.
Ярче розы твой румянец, шея — лилии белей,
Зубы — жемчуг многоценный, два рубина — алый рот.
Вот из жилы меднорудной вдруг расцвел тюльпан багряный,
На багрянце тоном смуглым медный проступил налет.
Вьется кругом безупречным мускус локонов твоих,
В центре — киноварью губы, точно ярко-красный плод.
Ты в движенье — перепелка, ты в покое — кипарис,
Ты — луна, что затмевает всех красавиц хоровод.
вернуться
25
«Зачем на друга обижаться?..», «В мире все идет…» — Обнаружены в том же источнике, однако в данном случае авторство Рудаки не вызывает сомнения.
вернуться
26
«Только раз бывает праздник…», «Казалось, ночью на декабрь…», «Тебе, чьи кудри…», «Я потерял покой и сон…» — Эти произведения приписывались поэту Катрану (XI в.), подражавшему во многом Рудаки. Однако эта атрибуция убедительно оспаривается, и авторство Рудаки можно признать с большей вероятностью.