Но всё-таки он вернулся. Теперь он, как ребёнка, нёс на руках рябинку, и её нижняя веточка, ласкаясь, касалась его щеки.
Так он и донёс рябинку до дома и спрятал её возле забора за кустами смородины. Когда он вылез из кустов, то увидел, что на крыльце стоит отец.
— Ты где пропадал? — спросил отец. — Мы с мамой уже беспокоились.
Ага! Они всё-таки заметили, что его долго не было. Сейчас они заметят, что он весь в грязи.
— Ох, измазался! — вскрикнула мама. — И ноги мокрые! Сейчас же раздевайся, я тебе их разотру.
И мама стала растирать ноги Кирику. Значит, она всё-таки его любила, хотя он был не самый младший и весь в грязи.
А когда он стал сухой и тёплый, мама повела его в спальню:
— Пойдём, познакомься с сестрёнкой.
На маминой кровати в розовой кофте и чепце лежала эта самая Ира.
Кирику стало просто неловко, когда он увидел её крохотные пальчики. Совсем беспомощные, как те сморщенные листики рябины. Да разве они могли что-нибудь поломать?
Чепец у неё сбился набок и на голове золотился пух. Всё-таки у неё были волосы! Только папа их не заметил.
На одеяле лежала розовая пластмассовая погремушка.
— Почему же она не играет с погремушкой? — хмуро спросил Кирик.
— Не может взять в ручку, — ответила мама. — Ведь она ещё маленькая, ещё ничего не может: ни ходить, ни стоять, ни сидеть, ни даже перевернуться на бочок.
А Миша говорил, что она сядет ему на голову.
— Болтун и врун! — громко сказал Кирик.
— Это ты про кого? — удивилась мама.
— Я знаю про кого!
И вдруг всё лицо Иры от лба до подбородка сморщилось и заплакало. Ясно: она плакала оттого, что не могла достать погремушку. А он всё мог — и бегать и прыгать. Один раз он даже залез на забор.
— Мама! Можно я? — быстро сказал Кирик.
И стал трясти погремушкой перед Ириным лицом.
Ирины глаза смотрели неизвестно куда, но она перестала плакать, и её уголки губ растянулись.
— Как будто улыбнулась! — сказала мама. — Ирочка Кирику улыбнулась. Чувствует, что это её старший брат, её защитник!
— Гм! — промычал Кирик.
— Конечно, мужчина! — из другой комнаты откликнулся папа: — Одна беда — жадноват.
— Гм! — промычал Кирик.
— Оставь, Алексей, — сказала мама. — Раз Кирик хочет, пусть спит на своей кровати. Мы Ирочке купим другую.
— Зачем же другую? — сказал Кирик. — Мне на диване даже очень хорошо.
И он покосился на маму. Это опять была его мама. Даже ещё больше мама, чем раньше. Его и Ирина. Такая мама, от которой везде — и в другой комнате тепло.
— Ты куда? — встревожилась мама, увидев, что Кирик снимает пальто с вешалки.
— Я на минутку.
Просто ему совершенно необходимо было повидать Мишу.
Он вернулся очень скоро и принёс с собой пистолет.
— Я этому Мишке только одно слово сказал, — с важностью рассказывал Кирик, — и он не пикнул, отдал. Ему что? У них в доме никто не родился, а мне, может, пригодится сестрёнку защищать.
Мать улыбнулась. Улыбнулся и отец.
— Мне показалось, что ты притащил из леса деревце, — сказал отец. — Пошли посадим, пока не стемнело.
Когда они копали землю, сквозь щели забора за ними следил Миша. Он ждал, что Кирик обратит на него внимание и, не дождавшись, заговорил сам:
— Рябинка, что ли?
— Рябинка, — ответил отец.
— Иринка-рябинка!! — добавил Кирик.
И все засмеялись.
— Хотите, как у Мироновых?
— При чём здесь Мироновы?
Наверное, Кирик и вправду вырос за эту неделю. Он разговаривал с Мишей, как с равным. Наоборот, теперь Миша заискивал перед ним.
— Мироновы, как в семье кто родится, дерево садят. У них уже целый сад.
— И у нас будет сад! — похвастался Кирик.
Заходило солнце. Ещё багровей стали на клумбе ростки пионов. Как будто это была не клумба, а гнездо, откуда аисты высовывали свои красные клювы. Песок на дорожке порозовел.
Двое мужчин стояли на розовой дорожке и смотрели на новое деревце, появившееся в саду. Оно было ещё голое. Только на самой макушке подрагивал листок, пушистый и нежный, как птичье пёрышко.
Хохолок
В лесу был чужой. Федотову сказали об этом следы на свежем снегу.
Чужой не знал партизанских троп. Дойдя до старого дерева, он свернул не вправо, к штабу, а влево.
Следы были крупные. Но странно — шагал этот человек не по росту мелко.
Кого он искал в засыпанном снегом партизанском лесу? Что, если это немецкий лазутчик? Деревенские не ходят за хворостом в такую даль.