А день с ночью в то время дружно жили, сутки поровну делили: двенадцать часов — дню, двенадцать — ночи. Только была у ночи противная подруга, она на Северном полюсе жила. Звали ее старуха Пурга. И вот начала она ночь подговаривать:
— Разве тебе хватает двенадцати часов?! Бери двадцать, а тому, дню, и четырех хватит. И не бойся! Я тебе в помощь Дуй-Заметайло пошлю — он сильный…
А у Теплынчика в то время старший брат заболел. Улетел Теплынчик к нему на синее теплое море. Обрадовалась ночь, и ну на день наступать! А Дуй-Заметайло у старухи Пурги снегу набрал и давай им швырять. Больно дню — стал он к югу отступать, туда, где тундра кончается. Думал он в лесу от Дуй-Заметайло укрыться.
А ночь в тундре радехонька: целых двадцать часов отдыхала!
Заплакали птицы, стали от ночи да от студеного Дуй-Заметайло следом за днем улетать. Прилетели они к синему, теплому морю, сели на скалы и плачут. Услыхал Теплынчик знакомые голоса — к птицам подлетел:
— О чем, птички, плачете? Что за беда?
Рассказали птицы все, как есть. Сильно рассердился Теплынчик, побольше тепла у солнца взял — и назад скорее: решил друга из беды выручать. Налетел на Дуй-Заметайло и давай его теснить. А тот не сдается. На сугробах острые заструги делает, чтобы тот больнее порезался.
Теплынчик и руки себе режет, и ноги ранит, а не сдается. А за Теплынчиком следом день идет, ночь гонит.
Вот так и прогнали ночь!
Только не мог Теплынчик больного брата вовсе бросить. Полетел он снова на теплое море.
А ночь с Дуй-Заметайло тут как тут — опять день теснят. Да вот так и до наших пор это дело ведется»…
Помолчали мы с Иринкой. Часы уже девять пробили— пора Иринке в постель. Наутро наступила оттепель. Подталый снежок обмяк и пожелтел. Острые вершины сугробов осели, сгладились. Глянул я в окно — как тут не улыбнуться:
— Молодец, Теплынчик!..
Откуда снег берётся?
ихие дни снежной нашей зимой — дело редкое. А все же иногда и так бывает: небо низкое, тучи — как на домах шапки надеты. И тихо-тихо. Только снежок, будто осенью листья, все кружит и кружит.
Пришла Иринка с улицы, капюшон отряхнула. Стало в прихожей мокро. Поругала ее мама для приличия.
А Иринка призадумалась. Было сухо — стало мокро. С чего бы это?..
— Папка, а почему снег?
— Наверное, зимой так и полагается.
— А почему?
— Вот именно, почему?
Попробуйте ей ответить!
— Не знаю, — говорю.
— Это плохо.
— Конечно, плохо, дочка, сам знаю. Придумай!
— Придумаю…
И придумала!
«Когда-то на земле снега совсем не было. А земле без снежной шубы холодно: кустикам укрыться нечем, а трава и вовсе леденеет. Зайцы, и те не знали — когда им шкуру менять. А птицам совсем плохо: на юг лететь надо, а не поймёшь, скоро зима или нет. Ведь снег-то не падает!
Собрались все птицы и звери на совет. Надо им как-то осень от зимы отличать! Долго спорили.
Зайцы говорят:
— Надо, чтобы земля круглый год чёрная была. Ведь приходится шкуру менять. А нам неохота…
Птицы говорят:
— Когда земля всё время чёрная — нам худо. Не поймёшь — морозы скоро ли…
Так между собой и не согласились. И решили у самого деда-Мороза совета попросить.
Послали к нему двух послов: старую росомаху да чайку. Отправились они на Север. Через тундру до Карского моря росомаха чайку на себе несла. Зато через море — чайка росомаху»…
— Да откуда ты знаешь, что Карское море близко?
— А ты сам говорил.
Вот ведь и на!
…«А дед-Мороз жил на Новой Земле»…
— Почему на новой?
— А зачем ему на старой жить? Ведь скучно. Сам, небось, новые костюмы любишь…
Есть такой грех, люблю. Потому и молчу.
«Пришли они к деду-Морозу»…
— А он из себя какой?
— Ну, такой… большой, в общем…
— Понятно…
«Пришли и говорят:
— Надо нам, дедушка, зиму от осени отличать, а не умеем. Помоги…
А дед-Мороз добрый был. Только у него страсть такая — морозить.
— Чего же вам надо? — спрашивает.
— Сделай снег.
— А какого цвета?
Вот тут и началось! Росомаха говорит:
— Чёрный нужен.
— Красный, — чайка говорит.
Спорили, спорили — охрипли даже. А знаешь, какой у росомахи нрав злой! Терпела она. терпела — и хвать чайку за хвост. Чайка крыльями взмахнула — и в небо. Обиделась. А над землей пух: белый, легкий, красивый.
Мороз той ссоре не рад. А в небо посмотрел — очень ему понравилось.