появляется женщина:
тонкие черты лица.
Замечает меня,
испугалась.
Глядим друг на друга.
Обе застыли на месте.
Приглашение
Я вихрем метнулась
обратно
в сад, в сарай,
схватила рюкзак
и
прочь,
шагаю
прочь.
Конечно же, нужно уйти —
нельзя оставаться.
Но.
– Ириска?
Голос тих, так карандаш шуршит по бумаге.
Не могу пробраться сквозь изгородь,
пытаюсь протолкнуться,
пролезть,
а вдогонку
тот же голос – уже погромче,
с ирландским акцентом:
– Вернись, ради бога!
Ириска!
Женщина поднимает руку,
как школьник на уроке.
– Ириска? – повторяет еще раз,
наверное, хочет пригласить
зайти, угостить чем-нибудь.
В голосе слышно отчаяние.
О да, мне это знакомо —
когда умоляешь кого-то не уходить.
Ну вот.
Через край
На кухне пахнет горячими булочками.
На тумбе
пустая тарелка с крошками.
С удовольствием съела б домашнюю булочку, с маслом!
– Я не могу закрыть воду.
Женщина
сжала в кулак узловатые пальцы,
крутит рукой.
– Краны такие тугие.
Думаешь, просто? Для меня все равно что подкову согнуть.
С этим чертовым краном мне нужен помощник —
какой-нибудь красавец-силач;
приходил бы сюда каждый день,
уж мы бы с ним покрутили!
Она подмигивает, хихикает,
ведет меня через кухню
по коридору,
затем в туалет,
а там ванна
вот-вот переполнится,
выльется на пол.
Выдергиваю пробку, закрываю кран.
Вода бурлит и уходит.
Моргает лампочка.
– Хотела постирать тюль.
Но знаешь, я его, пожалуй, выкину.
Лучше выкину, чем стирать.
Кому он нужен?
Гора тюлевых занавесок, не очень-то белых,
высится в раковине.
– Мне пора.
Я отступаю на пару шагов,
гляжу на входную дверь.
Женщина склоняет голову набок.
– Может, останешься?
Я накрою стол на двоих.
Вдруг у тебя дома нечего кушать?
– Что? Да нет, у меня дела, – хочу отказаться,
но не двигаюсь с места,
тело думает за меня:
денег нет, идти некуда…
Уйду – придется бродить под дождем.
Женщина улыбается,
мелкие желтые зубы, широкий рот.
Изучает мое лицо.
– Больно?
Я касаюсь обожженной щеки.
– Да, – говорю. – Немного.
Не очень-то похоже, что ей жалко меня, но она предлагает:
– У меня есть чем смазать. Сейчас найду…
Ковыляет обратно на кухню,
роется в шкафчике
и протягивает мне крем от солнца, 30-кратной защиты.
– То, что нужно?
Я читаю этикетку, улыбаюсь.
– Хм. Не совсем по погоде, пожалуй?
Она вдруг злится,
будто я ее обвиняю.
Желудок сжался от голода.
– А можно мне булочку?
– О, конечно,
ты, похоже, заходишь, когда голодна.
Она выдвигает стул.
– Садись.
Иди сюда, садись.
Горячая булочка
Хрустящая корочка, сочный изюм,
свежее масло.
В жизни не ела
такой вкуснотищи.
Марла
– Как вас зовут?
Она грозит мне пальцем,
немного мрачнеет,
обдумывает вопрос.
– Марла.
Да.
Я – Марла.
Сейчас…
Коннор тебе ответил
насчет субботы? Хоккей на траве?
Мы едем или нет?
Вечно он нам голову морочит, терпеть не могу эту его манеру.
Каждую долбаную неделю одно и то же.
На это он мастер. Согласна?
Пауза. Марла глядит в окно.
– Погода меняется, правда?
Вчера было вроде как лето.
Я собиралась мяту посадить.
Ты не чувствуешь – пахнет какой-то
гарью,
или это мне кажется?
Град, как стеклянные бусинки,
стучит по окнам.
Марла протягивает мне бесцветную помаду (пахнет вишней)
и указывает на мою щеку.
– Попробуй вот этим.
– Можно мне еще булочку?
Я – Ириска
Я сказала Марле свое настоящее имя,
дважды:
– Эллисон. Эллисон.