А ведь есть целый мир таких вот дикарей – человечий! Если… уйти туда? Для начала все то же самое: находим ухоронку, астему по башке… Втихую пробраться к окну в мир человеков: знал Татльзвум одно такое, через него оружие в Ирий таскали. Остальные Матушка с братцами наверняка уже нашли и закрыли, а этим почти не пользовались – неудобное очень. Есть шанс, что оно уцелело. Мешок за спину – и в человечий мир навсегда! Там всем безразлично, что он больше не может оборачиваться драконом: там этого никто не может, а сила все же при нем, особенно сейчас, когда он отлежался и отъелся. Правда, о том мире он почти ничего не знает, так, заглядывал, пока оружие грузили – воняло там отвратительно! В конце концов, он же не братец Айтварас, чтобы и учиться в этом мерзком месте, еще и девку себе завести!
Девка, да… Хортицкая ведьма-хозяйка, наглая тварь, поломавшая ему жизнь! А ведь она его найдет, стоит только начать продавать запасы из ухоронки Быкоголового. Кто купит такое, кроме тамошних ведьм, а стоит Хортице прослышать про распродажу мертволесских мух и… ему конец! Если, конечно, не продавать ничего, а просто затаиться и… Татльзвум скривился: вот уж судьба для истинного змея Лун, сына самой матери-Владычицы – забиться в какой-нибудь темный угол в мире презираемый человечков из страха, что его найдет одна черноволосая и зеленоглазая ведьма!
Что ж получается? Ему нет места… нигде? Ни в Ирии, ни в человечьем мире… разве что… разве что на болоте?
– Лизун! Эй, Лизун, оглох? – приглушенный шепот чуть не над самым ухом заставил его вздрогнуть и сморщиться: ах да, Лизун – это же он сам!
– Ты был прав, Лизун! – возбужденно прогундосил астем. – Есть ухоронка, есть! – он махнул тощей рукой и поскакал по камням, возбужденно шевеля ноздрями. Тат кинулся за ним.
Нагнал возле самого обычного валуна – астем вертелся вокруг как пес, потерявший голову от запахов, и кажется, даже поскуливал:
– Там! Там!
– Та-ак! – протянул Тат, примериваясь к валуну. И загадал: сумеет это поднять, значит, и с Быкоголовым справится. Ладони легли под шершавый ребристый край камня. Ноги уперлись в землю, Тат примерился, не скользят ли ступни по траве. Ну… Глубокий выдох и… Острая боль пронзила позвоночник, мышцы рук отозвались щемящей болью, в глазах помутилось, жуткая тяжесть камня, казалось, вдавила в землю…
– Я… не… могу-у-у! – Татльзвум сам не понял, кричит он это мысленно или вслух – боль захлестнула его, оставляя лишь одно желание бросить все, забыть, вернуться обратно на болото. Ашша все-таки знахарка, она уговорит Быкоголового не убивать пришлого Лизуна…
«Я не Лизун! Я Татльзвум Ка Рийо Лун. Сын Матери-Владычицы Табити-Змееногой… и я уж точно могу больше, чем жалкая тварь Прикованного!»
Он зарычал. Зарычал и рванул, до треска в костях, и… валун треснул. Валун треснул и разломился пополам, и обе половинки разлетелись в стороны, открывая спрятанную под ним яму, а Татльзвум, дыша с хрипом, как загнанный конь, рухнул рядом на колени.
– Буррр… Гыррр… – смущенно засопел носом астем. –Ну ты даешь, Лизун! Перевернул бы просто – ломать-то зачем?
Татльзвум потерянно посмотрел на яму… на камень… Если нажать – не толкать, а просто надавить на во-он тот (теперь наполовину выкрошившийся!) краешек, то… камень просто отдвигался! Шешу тебя за хвост да об стенку, Быкоголовый! Ты во всем виноват!
– Мешало! – хрипло рыкнул он на астема, и склонился над ямой с лежащими в ней двумя плотно обмотанными кожей свертками.
Развернул один: что ж, он и впрямь не промахнулся! Здесь была знакомая паста из перетертых мух, и синие черви, и еще какая-то настойка ярко-малинового цвета – Татльзвум не знал, для чего она, но не сомневался, что в любом городе Ирия (и даже в Змееевых Пещерах!) за нее платили бы золотом.
Бурное урчание в животе астема заставило его очнуться и выхватить из его рук второй сверток.
– Дай! – заурчал астем. И тут же умоляюще – Ну дай, дай!
Этот сверток был замотан гораздо надежнее первого – плотная кожа не поддавалась неуклюжим человечьим пальцам, а ведь как легко было бы подцепить когтем… только вот у него больше нет когтей! Наконец кожаный край треснул и… Татльзвум ошалело уставился на содержимое свертка.
– А говорил, только ткань и огниво выменял! – проурчал астем, протягивая дрожащие пальцы к кусочкам вяленого мяса… и черствым хлебным горбушкам. – Про мясо и не мумукнул, бычье поганое! А я… – астем вдруг горестно шморгнул носом. – Мясо уже год не нюхал! – и схватив жесткую темную полоску, прижал ее к носу.