— Не сомневаюсь. По разворотистости янки британцам не уступят. Еще и фору дадут. Своими глазами видел. Да, один наш мистер Крамп чего стоит. С полуслова ведь ухватил, устрица, всю выгоду от того, что мы задумали потеснить кое-кого на корабельном рынке Южной Америки. И князь Хилков мне еще по пути всякого разного понарассказывал. Про все их железнодорожные дела, про Моргана и Карнеги, про Форда, про рокфеллеровскую «Стандарт Ойл» с ее аппетитами и размахом. Так что, сдается мне, любезный Петр Аркадьевич, покупать нас с Вами, а особливо господина Нобеля, станут с потрохами.
— Бог в помощь. Пускай попробуют. Только и мы ведь не продешевим, коли честный торг пойдет. А на любой другой — не согласимся. Благо, цену свою знаем…'
Этот короткий обмен мнениями Председателя правительства и Морского министра России, происходивший на верхней прогулочной палубе «Болтика» в то самое время, когда выстроенный в ирландском Белфасте крупнейший трансатлантик Британии и мира величественно приближался к терминалу компании «Уайт Стар», был через сутки буквально дословно воспроизведен в материале корреспондента «Нью-Йорк Таймс».
У Столыпина эта статья вызвала одновременно раздражение и восхищение: ни он, ни Дубасов, так и не поняли, где мог находиться в то время таймсовский борзописец, некто Майкл Гордон? А мистер Гордон вместе со своим видавшим виды потрепанным блокнотом и химическим карандашом в тот самый момент лежал чуть повыше их голов, притаившись за парусиновым обвесом ходового мостика. Каким образом он там оказался? А вот это — профессиональная тайна матерого газетчика…
Ради встречи российской делегации американцы задержали на десять минут начало схода пассажиров с лайнера. Но каких-либо иных неудобств именитые попутчики из России им не доставили. По просьбе царского Премьер-министра, заранее согласованной с принимающей стороной, никаких салютов, оркестров и ковровых дорожек у борта парохода не было. После коротких приветствий со стороны госсекретаря Джо Хэя, морского министра Мортона и военного — Тафта, гости и встречающие быстро разместились в ожидавших их авто, тотчас же резво покативших на Центральный вокзал. Туда был подан пульмановский экспресс президента.
Последний, седьмой вагон поезда был оборудован открытой площадкой, по типу эстрады. Это вызвало неподдельный интерес у Столыпина. Как оказалось, именно оттуда, недавно заступивший на свой второй срок Теодор Рузвельт общался с народом во время многочисленных предвыборных поездок…
За неполных пять часов преодолев почти 360 километров железнодорожного пути, разделявшего, или точнее сказать, — соединявшего Нью-Йорк с Вашингтоном, русские гости смогли не только предметно пообщаться с первыми персонами Госдепа, но также воочию оценить индустриальную мощь их молодой, но уже поистине великой страны.
За вагонными окнами, словно в калейдоскопе сменяя друг друга, коптили весеннее небо сотнями труб механические заводы и верфи Филадельфии, пороховые фабрики Уилмингтона и металлургический гигант Балтимора. Мелькали мимо мосты, развязки, эстакады, разъезды. Краны, пакгаузы, депо, склады. Забитые караванами барж и пароходов фарватеры Дэлавера… Да, жизнь здесь, в Америке, действительно била ключом! А для наблюдателя, непривычного к картинам масштабной промышленной лихорадки, — ключом гаечным. Из тех, что сегодня используют при смене колес на карьерных самосвалах…
Когда поезд плавно подтягивался к дебаркадеру столичного вокзала, Дубасов тихонько шепнул на ухо князю Хилкову:
— Как же они прут, Михаил Иванович! Как прут…
— А я ведь предупреждал Вас, адмирал. И то, что Ваше Морское ведомство до сих пор заискивающе смотрит в сторону французских верфей и заводов, считал и считаю прискорбной ошибкой. Вы же сами все видите: вот где они — мощь и прогресс! Ну, и еще у немцев, конечно… Смотрю на это, и будто слышу Рахманинова…
— Если бы я один все решал.
— Вот то-то и оно… Но, ничего, надежда уходит последней. Даст Бог, пока умница Петр Аркадьевич в большом фаворе, кое-что сделать успеем. На него, как погляжу, сие зрелище куда большее впечатление произвело, чем все любезности господина Хэя и присных.
Хотя президент Рузвельт в ряду главных итогов визита русской делегации во главе с главой кабмина на первые места поставил снятие «еврейской проблемы» и коллизии с керосиновым бизнесом Рокфеллера в Азии, для Санкт-Петербурга важнейшим его результатом стал двухсторонний внешнеполитический документ, оставшийся на страницах истории как Меморандум Дубасова-Тафта.