— Стало быть, Степан Осипович готовит нашему «Нельсону Владивостокскому» фитиль потолще, даже не глядя на дела под Токио и царские милости?
— Не знаю. Скорее, он просто на меня силок расставил, а я в него благополучно и угодил.
— Как так?
— Элементарно. Вытянул он меня после рассмотрения нюансов Шантунгской битвы на обсуждение некоторых скользких моментов в его собственных, небезызвестных «Рассуждениях по вопросам…». Естественно, с учетом всего нашего опыта последнего года. И естественно, кое в чем я позволил себе усомниться, а кое-что предложил подправить… Нет, ты сам рассуди, когда бы мне еще такой случай представился? Тем более, что наш генерал-адмирал сам напросился. Ну, и…
— И, что?..
— И нарвался я на предложение отредактировать его «Тактику». Дать свои предложения и замечания, а затем выпустить новое издание книги за двумя подписями. За его, как командующего всем Императорским флотом, что, похоже, дело уже решенное, и за моей… Как начальника секции тактики и боевой подготовки Главного штаба действующего флота, а до кучи — его флаг-капитана.
— Даже так?.. Неплохо, неплохо…
— Особенно для сына польского политического ссыльного и к тому же самолично — участника юношеской дурости «дела восемнадцати».
— Было оно по молодости, да давно быльем поросло. И сам Константин Николаевич за вас всех ходатайствовал… На счет глупости напраслину на себя только не возводите. Другое дело, что тогда ни малограмотный народ, ни администрация, ни индустрия, к масштабным реформам, которые ныне затевает Государь, не были готовы. И тогда из подобных благих побуждений мог выйти и не прогресс вовсе, а смута. Похлеще Болотниковской… Молодежи всегда хочется всего и сразу. Но сам Победоносцев признал, что тот, кто по молодости не грешит горячкой максимализма — тот дурак, а кто в зрелые годы не стал трезвым, рассудительным консерватором — подонок.
— Интересно Константин Петрович все точки над «И» расставил. Только ты-то сам когда успел стариком стать? И про эти его слова от кого услыхал, а, Николай Готлибович?
— Руднев при мне с Арнаутовым как-то сцепились. И Всеволод Федорович к слову ввернул.
— Ну, да. Прям, как ты сейчас, — Хлодовский беззлобно подколол Рейна, — Это когда он тебя на «Лену» забирал, что ли?
— Да. Но вот что я тебе скажу: похоже, Сом наш неплохо осведомлен, кто из рудневских «на ковре» у Наместника заявил: «эффективные тактические приемы определяются возможностями техники и оружия. Поэтому утверждение Нельсона про ущербность идеи борьбы корабельной артиллерии с береговой для дня сегодняшнего, с учетом качеств артсистем, что имеют японцы в береговой обороне, и тех, что несут наши линейные суда, не актуально».
— Может, и так.
— Ладно… лирика это все. Что теперь-то намерен делать, Николай Николаевич?
— Сделал уже. Заявил ему, что могу со спокойной совестью принять столь ответственное и лестное для меня предложение лишь тщательно обдумав, способен ли я оправдать такое доверие. И… только после доклада Рудневу. И с его согласия.
— Ну, ты монстр! И что же он? В ответ?
— Я ожидал чего угодно, на самом деле… А Макаров? Он сам молча принес по рюмочке Шустова, посмотрел на меня так… интересно взглянул… И говорит, примерно следующее: «Умница, Николай Николаевич. Прекрасных офицеров Всеволод Федорович под крылом своим собрал. Не только профессионалов, но людей чести и достоинства. И как с такими можно было япошек не побить? Не понимаю… Но! Война закончена. Даст Бог, не завтра вновь барабаны нас позовут. Поэтому нынче адмиралу Рудневу предстоит аврал не на палубах: надобно строить флот наш новый для будущих дел. А мне и Вам его главную силу вышколить предстоит. Тех офицеров и матросов, которые поведут наши эскадры в грядущие сражения. Тактика и боевая подготовка. Кто с этим делом лучше нас справится? Жаль, за себя я ручаться пока не могу полностью, самураи здоровье изрядно подпортили. На Вас же надеюсь крепко. Верю: не подведете…»
Короче, дал мне месяц на «завершение дел с берегом». И сказал еще, что тот его разговор на повышенных с Всеволодом Федоровичем никакого касательства к моему вопросу не имеет. Что он все решил давно, а в случае если Руднев вдруг будет против, сам с ним это дело обсудит и полюбовно договорится. Вот такие наши дела, Николай Готлибыч. Сдается, что место дальнейшей службы моей — дело решенное. И все идеи Щеглова по поводу МГШ, лично для меня — мимо.