— Miles pardon, господа, но я не разобрал, кто там у вас дурак, а кто подонок… Но то, что Николай Николаевич покидает наш уютный кружок, я понял. Aquila muscas non captat… Однако, это чертовски печально. Жаль… Такие планы строили.
— Простите, дорогой барон, мы все-таки Вас разбудили.
— Полно! Не стоит извинений. Меня подняли не вы, а мочевой пузырь. Но раз уж пошли такие полуночные толковища, подождите, я скоро вернусь. И, как говаривал один мой хороший знакомый, прослуживший шесть лет в одесском порту: таки, сказать у меня будет кое-что.
После того, как дверь за главартом Рудневского штаба затворилась, Хлодовский выдержал короткую, многозначительную паузу и продолжил:
— Хм… А Господь точно все видит. Наш пушкарь вовремя нас покинул. Уж больно коротка у него запальная трубка… Что тут смешного? Я про известную вспыльчивость барона и готовность понаделать театральных глупостей на ровном месте. Поскольку вторая интересная новость у меня про вас, мой дорогой. Не конкретно про каперанга Рейна, не про Гревеница и не про весь наш рудневский штаб. А про… немцев.
— Вот как? Интересно, интересно…
— И весьма, позволь заметить. Так вот. Перед тем как меня Сом вытащил на разговор, я накоротке успел почирикать с Васильевым. Мы с Михаилом Петровичем давние приятели, между прочим. Сейчас он у Макарова практически за личного секретаря. И вот что я у него разузнал по поводу столь резкой реакции комфлота на здравую идею Руднева, который предлагал ему дождаться господина Тирпица и прочих титулованных и не очень кайзеровских моряков.
Как ты помнишь, явной германофобией Степан Осипович никогда отмечен не был. Это касалось как вас, русских немцев, так и Германии, ее народа в целом. Даже покойного Бисмарка никогда не костерил, что у нас, вообще-то, в моде. И тут вдруг — такое! Я прямо Васильева спросил, что он думает на эту тему. И знаешь, оказывается ларчик открывался просто. Когда Макаров еще в койке лазаретной лежал, ему пришла корреспонденция от некоего Джона Фишера… Да, да! Того самого, нынче Первого морского лорда британского Адмиралтейства. И до сегодняшнего дня сей деятель прислал нашему Сому уже пять длиннющих писем и две книги. И на каждое его почтовое отправление командующий ответил своим.
В первом же письме Фишер заверил Степана Осиповича, что ни о каком вооруженном выступлении Британии на стороне Токио не может быть и речи. И что все прочие их гадости для нас, это, мол, исключительно частные инициативы, разных пройдох, типа господина Захарофа. Но Кабинет, к сожалению, не может им этого воспретить. Что сам он считает Россию в этой войне стороной обороняющейся, что надеется на скорейший мир между Государем и Микадо. И, что — а вот отсюда и начинается самое замечательное — если бы не коварное подстрекательство кайзера Вильгельма, то, мол, и войны этой определенно не случилось бы!
— И что? Неужели наш Степан Осипович клюнул на столь примитивную наживку?
— Примитивная она или нет, спорить, дорогой мой Николай Готлибович, я с тобой не стану. Только результат их внезапно вспыхнувшей «любви по переписке» как бы налицо, не?
— У… как все запущено… Как Всеволод Федорович выражается.
— Только это далеко не все, друг мой. Это пока лишь вершки. Теперь про корешки. Макаров, Молас, братья Шульцы и мой дорогой Михаил Петрович практически оформили предложения комфлота и штаба ТОФа по будущей Программе военного кораблестроения. В них начисто отметаются идеи Алексея Александровича по нашему тесному сотрудничеству с галлами. Не только на ближайшие пять-семь лет, но и вообще. Что, между прочим, вполне коррелируется с мнением Руднева. И это хорошо. Хотя бы потому, что Его императорскому высочеству на ближайшее время будет в чью сторону обратить свое пристальное, августейшее внимание.
— Кстати, я тоже опасался, что если бы Руднев в одиночку попер против воли дяди Императора, ничем хорошим это бы не закончилось. Ни для Всеволода Федоровича, ни для флота.
— Ну, ты понял… Далее. С необходимостью первоочередной постройки четырех больших броненосных крейсеров Макаров согласен, как и с использованием иностранной технической помощи при проектировании. Возможно, даже с постройкой головного корабля на британской верфи. Да, да! Немцы тут уже никаким боком. Отсюда-то и начинаются его с Рудневым принципиальные расхождения. В самой концептуальной идее больших крейсеров броня приносится Макаровым в жертву скорости и дальности, а выбранный Всеволодом Федоровичем для пособления нашим корабелам Виккерс «идет лесом». В качестве партнера для питерских проектировщиков Степан Осипович видит Армстронга.