Сирша тоже этого хочет.
В глубине души, в своей пьяной честности с самим собой, я знаю, что мы с ней не такие уж разные. Оба родились в элитных криминальных семьях, оба первенцы, оба с грузом больших ожиданий на плечах, оба со своими собственными желаниями, которым мы пытаемся найти место в мире, который требует от нас очень специфических вещей. И все же…
Как я могу доверять ей? Как я могу узнать ее достаточно хорошо, чтобы сделать это, не впуская ее в ту часть себя, которую я никогда никому не показывал? Не будучи настолько уязвимым, чтобы рисковать всем?
Любовь — это слабость. Я видел это снова и снова, у таких мужчин, как я, лучше меня, хуже. Я снова и снова видел, на что способны мужчины, когда на кону любовь, когда они борются не только за свою жизнь и свой долг. Другие говорят, что это смело, страстно, романтично, но мне это кажется ненужным. Даже глупым. Конфликтом интересов, которого никто в моем положении не должен хотеть.
Я никогда не узнаю, думал ли наш отец, что любит нашу мать, он редко говорил о ней после ее смерти, а я был слишком мал, чтобы многое помнить. Но я знаю, что он заботился о ней достаточно, чтобы обвинить Лиама в ее смерти. Если бы ему было все равно, если бы она была всего лишь инструментом, чтобы подарить ему сыновей, долгом, который она выполнила дважды, он, возможно, не был бы так жесток к Лиаму. Лиам, возможно, вырос бы по-другому. Возможно, он не жаждал любви настолько сильно, чтобы обеими руками отказаться от всего, даже от собственной жизни, когда ему это предложили.
Бесполезно оглядываться назад. Только вперед. Я не могу изменить прошлое.
Дверь со щелчком открывается, и я выпрямляюсь, когда вижу стройную фигуру Сирши, входящую внутрь. Она тихо закрывает дверь, как будто не уверена, дома я или нет, и я жду на диване, пока она не оказывается в гостиной, не замечая меня.
— Сирша.
Она тихо вскрикивает при звуке своего имени, слегка подпрыгивает, прижимая руку к груди, когда видит, что это я.
— Коннор, — выдыхает она. — Ты напугал меня.
— Где ты была? — Я встаю, слыша невнятность в своем голосе, когда подхожу к ней в тусклом свете, падающем с улицы, и вижу, как ее рот кривится от этого звука.
— Где ты был? — Парирует она, ее голос чопорный, а подбородок вздернут, как будто у нее такое же право задавать мне вопросы, как и у меня ей, и я чувствую прилив гнева от ее наглости.
Она двигается, как будто хочет оттолкнуть меня, но я блокирую ее, мое тело внезапно оказывается очень близко к ней, когда я касаюсь ее лица.
— Высокомерная принцесса, — бормочу я, поворачивая ее, взяв рукой за подбородок, так что мы оба стоим параллельно французским дверям, свет города освещает линии и тени ее лица. — Теперь ты счастлива? — Я глажу ее по щеке сбоку, слыша, как тяжело звучат мои слова, насколько явно я пьян, и мне наплевать. — Теперь у тебя есть все, принцесса. Деньги, наследство, власть. Или ты не будешь счастлива, пока я не убью всех, кто когда-либо вставал у тебя на пути?
Сирша вздрагивает, ее глаза сужаются, когда она вырывается из моей хватки.
— Я не хочу, чтобы ты кого-нибудь убивал, — холодно говорит она. — Я хотела, чтобы ты вернулся сюда, чтобы забрать то, что принадлежит тебе по праву.
— И тебя…так. — Мои слова застревают, сливаются воедино, и я вижу, как ее рот подергивается, когда она осознает, насколько я пьян.
— Да, — говорит она наконец. — Меня и твое место во главе этого проклятого стола. Но я хочу кровопролития не больше, чем ты. И я напомню тебе о том, что я говорила раньше, что у меня есть другие причины хотеть денег, которые получу, выходя за тебя.
— О, да. — Я смеюсь тяжелым смехом. — Какая милость. Так говорит каждая жена, когда ей просто хочется потратить деньги мужа на мартини по завышенной цене на обед, в то время как она сплетничает и притворяется, что у нее все хорошо.
Лицо Сирши напрягается.
— Я не совсем понимаю, почему ты так жесток со мной, — холодно говорит она. — Или почему ты в последнее время ведешь себя так, как будто ненавидишь меня сейчас, но, несомненно, есть нечто среднее между тем, какими мы были в Дублине и Лондоне, и тем, что мы стали откровенными врагами.
Она поворачивается, как будто собирается уходить, все ее тело напряжено, но я не собираюсь позволять ей уйти.
— Ты не уходишь от меня… — выдавливаю я, протягивая руку, чтобы схватить ее, в тот момент, когда она отстраняется, мы оба теряем равновесие. Мы спотыкаемся, хватаемся друг за друга и падаем на диван, Сирша подо мной, когда я приземляюсь наполовину на нее, тяжело дыша, когда смотрю вниз на ее красивое, раскрасневшееся лицо.