— И я, — продолжал король, — похоже, не знаю этого юношу.
Не знал его и глашатай, равно как и бессчастный управитель, — да и никто не знал: все взгляды обратились туда же, куда королевский.
— Подайте мне рог, — велел милостивый повелитель.
Царственный рог вложили ему в ладонь.
— Благородный юнец, — воззвал он к страннику, — желаю я пить за твое здоровье и приветствовать тебя в Таре.
Юноша подался вперед, плечами шире любого великого мужа в собрании, выше и лучше сложенный, светлые кудри плеснули у безбородого лика. Король вложил рог ему в руку.
— Скажи мне имя твое, — велел он негромко.
— Я Фюн, сын Кула, сына Башкне, — молвил юнец.
И вслед словно краткая молния промчалась по залу, и каждый содрогнулся, и сын великого убиенного вожака глянул за плечо королю, в сверкнувшие очи Голла. Но ни слова, ни одного движения — кроме слов и движений самого Ард Ри.
— Ты сын друга, — сказал великодушный властитель. — И место друга тебе полагается.
И усадил он Фюна по правую руку от своего сына Арта.
Глава двенадцатая
Следует знать, что в ночь на праздник Саваня врата, отделяющие этот мир от иного, отворяются, и обитатели обоих миров способны покинуть свое пространство и явиться в соседний мир.
Жил в ту пору внук Дагды Мора32, Владыки Иномирья, и звали его Аллен мак Мидна, из сида Финнахи33, и Аллен этот пылал неутолимой враждой к Таре и Ард Ри.
Верховный король Ирландии был не только ее властителем, но и вождем людей, обученных чародейству, и, возможно, однажды Конн сыскал приключений в Тир на Ног34, Земле Юных, и содеял какой-то поступок — или проступок по отношению к Аллену или его семье. По правде говоря, совершил он, скорее всего, что-то бесславное, ибо от ярости возмездия ежегодно приходил в дозволенное время Аллен разорять Тару.
Девять раз являлся он творить возмездие, но не стоит думать, что способен он был уничтожить священный город: Ард Ри и чародеи умели этому помешать, но ущерб Аллен нанести мог столь значительный, что Конн прилагал особые чрезвычайные усилия против Аллена — в том числе и на всякий случай.
А потому, когда пришел праздник и началось пиршество, Конн Ста Битв поднялся с трона и обозрел собравшихся.
Цепь Молчания сотряс служитель, долг и честь которого — Серебряная Цепь, и от ее нежного звона зал умолк, и все затаились в ожидании того, что предложит в речи своей Верховный король.
— Друзья и победители, — молвил Конн, — Аллен, сын Мидны, восстанет нынче из Слив-Фуа с потусторонним ужасным огнем против нашего города. Есть ли средь вас тот, кто любит Тару и короля, кто возьмется защищать нас от этого созданья?
Говорил в тишине, а когда досказал — вслушался в то же молчание, однако теперь сделалось оно глубоким, зловещим, мучительным. Всякий муж смотрел неловко на соседа и переводил взгляд на винный кубок у себя в руке или на свои пальцы. Сердца юных разгорячились на доблестный миг — и остыли в следующий: все они слышали об Аллене с севера, из сида Финнахи. Благородные попроще поглядывали из-подо лбов на вожаков познатнее, а те тайком посматривали на величайших. Арт Ог мак Морна Тяжкие Удары принялся обкусывать заусенцы, Конан Сквернослов и Гарра мак Морна раздраженно бурчали друг на друга и на соседей, даже Кэльте, сын Ронана, уставился себе в колени, а Голл Мор потягивал вино без всякого блеска в очах. Жуткое смущение царило в великом зале, Верховный король стоял в этой трепетавшей тишине, и благородное лицо его, что поначалу было добрым, сделалось хмурым, а затем и ужасно суровым. В следующий миг, к бессмертному сраму каждого присутствовавшего, королю пришлось бы принять собственный вызов и объявить себя в тот вечер заступником Тары, но срам, что был на лицах его народа, остался бы в сердце их короля. Веселый ум Голла помог бы ему забыть, но даже его сердце страдало бы от воспоминания, с каким не посмел бы он уживаться. В тот ужасающий миг встал Фюн.
— Что, — молвил он, — достанется человеку, если возьмется он держать оборону?
— Все, о чем можно по праву просить, будет по-королевски пожаловано, — таков был ответ властелина.
— Кто поручается? — спросил Фюн.
— Короли Ирландии и Красный Кит35 с его чародеями.
— Я возьмусь держать оборону, — сказал Фюн. И с этим присутствовавшие короли и чародеи связали себя словом в этой сделке.
Фюн покинул зал пира, и, пока шел он, все, кто был там из благородных, воинов и слуг, прославляли его и желали ему удачи. Но в сердцах своих прощались с ним, ибо не сомневались: этот юнец шагает на смерть неминуемую, его уже можно считать мертвецом.