Кайл Железный тоже приблизился и рассмотрел чужака пристально и в подробностях.
— Именем беса, как звать это чудо? — спросил он у Фюна.
— Родное сердце, — сказал Фюн, — это воитель, какого ставлю я против тебя в забеге.
Кайл Железный сделался красен в лице и от ярости чуть не проглотил язык.
— До края вечности, — взревел он, — и до самого распоследнего преисподнего мига не двину я ни ногой в забеге с этим грязным, копытным, скверно скроенным подобием побирухи.
Но тут Фетюк разразился ревом да хохотом, и в ушах у всех воинов все полопалось.
— Будь спокоен, мой милый, я не побируха, и род мой не хуже по крови, чем у самого изощренного королевича в этом собрании. Не избежать тебе вызова, люба моя, и побежишь ты со мной — или же побежишь на свой корабль, а я — за тобой. Какой длины предлагаешь забег, родное сердце?
— Я никогда не бегаю меньше шестидесяти миль, — ворчливо ответил Кайл.
— Это малый забег, — сказал Фетюк, — но сойдет. Отсюда до Холма Тростников, Слив-Луахры в Мунсте-ре, в точности шестьдесят миль61. Сгодится тебе?
— Мне нет дела, как все устроится, — ответил Кайл.
— Что ж, — сказал Фетюк, — тогда отправимся в Слив-Луахру тотчас, а поутру можем начать забег сюда.
— Пусть будет так, — сказал Кайль.
И отправились они в Мунстер, и когда солнце садилось, достигли они Слив-Луахры и изготовились ночевать.
Глава четвертая
— Кайл, трепет сердца моего, — сказал Фетюк, — нам бы выстроить дом или шалаш, чтобы ночь скоротать.
— Ничего я строить не буду, — ответил Кайл, глядя на Фетюка с великой неприязнью.
— Да неужто!
— Не буду я строить ни дом, ни шалаш, чтоб провести здесь ночь, ибо надеюсь, что места этого больше никогда не увижу.
— Я сам построю, — сказал Фетюк, — а тот, кто не помогает строить, пусть остается снаружи.
Фетюк потопал в ближайший лес и без отдыха валил там и связывал вместе двадцать четыре пары здоровенных бревен. Сунул их себе подмышку, а под другую сунул охапку тростника для лежанки, и со всем этим грузом соорудил из тростника жилище, с крепкой кровлей, уютное; из бревен же сложил костер на полу внутри.
Его напарник сидел поодаль и смотрел за работой в ярости и отвращении.
— Ну же, Кайл, мой любезный, — сказал Фетюк, — если ты мужчина, помоги мне найти чем поживиться, раз тут есть дичь.
— Сам разбирайся, — взревел Кайл, — ибо хочу я лишь одного: не быть рядом с тобой.
— Зуб, не дающий подмоги, останется без добавки, — отозвался Фетюк.
Вскоре вернулся он с вепрем, которого смог загнать. Приготовил зверя на костре и половину съел, вторую оставил на завтрак. Следом улегся на тростники и в два оборота заснул.
Кайл лежал на склоне холма, и если и спал, то на голодное брюхо. Однако наутро разбудил Фетюка.
— Вставай, побируха, если хочешь бежать со мной.
Фетюк протер глаза.
— Не встаю я, пока не выспался, мне еще час полагается. Но если торопишься, любимка моя, — принимайся бежать, благословляю. Я потрушу за тобой, когда проснусь.
Кайл помчался — и рад был, ибо противник его так мало тревожился, что Кайл не понимал, чего ждать от Фетюка, когда тот побежит.
— И все же, — говорил себе Кайл, — с часовой форой побирухе придется шевелить мослами, если собирается он меня догнать. — И Кайл понесся со славной молниеносной прытью.
Глава пятая
К концу того часа Фетюк пробудился. Съел вторую часть вепря и привязал недоглоданные кости к полам своего плаща. Засим с лютым дребезгом вепревых костей побежал.
Трудно сказать, как он бежал и с какой скоростью, но продвигался вперед громадными прыжками обеих ног, а по временам — здоровенными скачками на одной ноге, плеща грязью, а бывало — широченно, размашисто, с чудовищным грохотом, что рушит свет белый, мчал он со всех ног.
Оставлял позади ласточек, словно те спали. Догнал благородного оленя, перескочил его — тот так и остался стоять. Ветер не угонялся за ним, ибо Фетюк все время был впереди; скоком да прыгом нагнал он Кайла Железного, хотя Кайл бежал хорошо — кулаки вверх, голова запрокинута, ноги мелькали так лихо, что и не видать их от прыти движения.